– Не в мече, – согласно кивнула принцесса, мысленно соглашаясь с выбранной маршалом метафорой. – Скорее в руке, которая этот меч держит. Человек получает магию, а как он будет ее использовать зависит от него самого. Это ведь работает не только в колдовстве, так? Один, получая силу, обратит ее во благо, второй – предаст и ударит в спину. Правда в том, что у дурного человека есть хотя бы шанс исправиться, а у чернокнижника уже нет, потому что на светлое колдовство он не способен. Только на... серое. Так, пожалуй, будет правильнее всего его называть.

Дракон оказался не сошедшим со страниц старинных легенд, но в ответ на замечание герцога, который, найдя в ее рассуждениях ошибку, поспешил тотчас же на нее указать, не размениваясь на то, настолько ли важны подобные детали, Асдис могла только пожать плечами. Разумеется, иллюзия. И они конечно же, об этом знали. В самом деле, средняя из северных принцесс с раннего детства не могла похвастаться терпением, ей все время хотелось немедленно сорваться с места, открыто и ярко выражая свои эмоции, но сейчас она совершенно искренне старалась просто не обращать внимание на какие-то малозначимые детали. Пусть в некоторые моменты ей и хотелось задать Филиппу вопрос, зачем же он, в конце концов, спрашивает ее о чем-то, если сам знает все едва ли не лучше, но принцесса раз за разом оставляла его при себе, чуть заметно мрачнея с каждым новым вопросом. Она была виновата сама, забывая, что разговаривает с единобожником, причем единобожником, как она уже должна была для себя отметить, не из числа тех, что, как ее офирские родственники, способны были открыться чему-то новому, не переламывая себе хребет. Это не было, по сути, даже разочарованием, просто, подбираясь к логическому завершению этой беседы всё ближе, Асдис всё с большим трудом убеждала себя, что действительно может быть брейвайнскому принцу полезной.
Возможно, она была не права, – хотя ей казалось, что она не ошибается, – но выйдя из дверей гостиной и направившись к своим покоям, Его Высочество Филипп Блуа вознесёт очередную молитву Единому и думать забудет обо всем, что рассказывала ему тёмная северная язычница. Забудет, утвердившись в том, что привести амидскую или любую другую кампанию к столь желанной победе ему поможет одна лишь вера. Почему ее так сильно коробят отдельные реплики Асдис не знала, но справиться с этим было выше её сил, поэтому, все больше погружаясь в собственные мысли, она сосредоточенно ковыряла пальцем мягкую обивку спинки кресла, перенося всю энергию, так и не истраченную в слова, туда, в медленно появляющуюся на месте царапины на довольно плотной ткани дыру.

– Не так, – принцесса склонила голову набок, прерывая рассуждения Первого маршала, от которых так и веяло некоторой обреченностью. – Насколько я могу судить, управление погодой и создание иллюзий, которые не только стоят на месте, но и движутся, реагируя на живых людей – вещи, друг от друга все же отличные. Из ближайшей крепости амидские колдуны смогут, вероятно, только защищать свои армии. Хотя, Филипп, ведь природа их дара может оказаться совершенно иной, и тогда, кто знает, важно ли все, что я когда-либо слышала, применительно к ним.
У нее не было просто ответа на его вопросы. Не было легкого решения, которое бы ему понравилось и не поставило бы перед очередным выбором между тем, что знал он сам и что говорила совершенно чужая ему северная принцесса. Так, на очередной озвученный вопрос в который раз не было ответа, для человека военного, как маршал, показавшегося бы логичным.
– Научиться видеть, – и слышать. – Это полезно.
Асдис поджала губы, чувствуя, что переходит невидимую черту между тем, как должен вести свои занятия терпеливый наставник и как малолетняя принцесса пытается вложить простые истины в чужую, неприспособленную для этого голову. Пока Филипп сам не научится видеть, а это наверняка возможно и безо всякого магического дара, ему просто нужен рядом тот, кто это уже умеет, вот и всё. Алисанна говорила, что священники читают мысли. Если это хотя бы на одну крохотную песчинку правда, то, возможно, ему повезет, и один из его духовных наставников среди приверженцев Единого окажется именно таким. За это стоило только помолиться.

Когда брейвайнский принц сжал обе ее ладони в своих и заговорил, не оставляя ей ни малейшего шанса для бегства, ей оставалось всего ничего – только принять вызов, поднимая глаза и глядя на то, как он спокойно говорит то, во что сам не верит. Говорит только ради того, чтобы она это подтвердила, сдаваясь и признавая свое предложение болезненным и оскорбительным, но это было не так. Все было совершенно не так.
– И что вы будете делать, если я скажу, что послушаю? И, знаете, Филипп, это было бы не такой уж ложью. Я бы действительно сделала и это, если бы от крещения зависело благополучие не только моё и моей бессмертной души, но и чье-то еще. Людей, которые пойдут за мной на войну. Тех, кто останется и кто в случае моего проигрыша будет со страхом ждать вторжения на свою землю. Если бы для того, чтобы поражения в амидской кампании не случилось ни при каких условиях, мне надо было смириться и заставить себя понять веру в Единого – дело бы за этим не стало. Во всех иных случаях следовало бы для начала поверить, но и этого я себе не намерена запрещать, зажмуривая глаза в ответ на любые попытки мне что-то объяснить или рассказать.
Она смотрела на него в упор, постепенно теряя запал.  Нет, оставалось что-то совсем другое. Может быть, это было понимание. Филипп цеплялся за веру как за последний ориентир, оправдывая ею все свои действия. Так делали многие и среди единобожников, и среди язычников. В этом люди были одинаковы – они искали оправданий у Высших сил, забывая, что оправдать свои деяния могут лишь сами. Здесь, при офирском дворе, глядя на дядю, который, принимая важные решения, обращался не к вере, а к собственному опыту и советам знающих людей, это осознавалось как-то особенно чётко.

– И нет, не предлагаю. Вспомните, что я говорила – нам неизвестно, откуда идёт магия. И никто не может точно утверждать, что ее источник – Шестеро. Так почему же, если и в вашей вере легко признавали совершенные отмеченными Богом людьми чудеса, вы просто... Не хотите такое чудо чуть поторопить? – руки девушки почти безвольно обвисли в ладонях принца, а сама она тяжело вздохнула, признавая собственное поражение и опуская глаза.
Он готов был отдать жизнь, но не веру, строгие постулаты которой, порою, как самой Асдис казалось, противоречащие друг другу, придумали люди. Даже если, да простят ее сразу все Боги, Единый в действительности оказался бы Создателем и демиургом их мира, то и тогда он вряд ли разменивался бы на такие мелочи, как составление списка запретов.
– Я не стану вас уговаривать или старательно подбирать аргументы. Если вы готовы умереть, но не взглянуть на собственную же веру под другим углом, я просто не в праве вас об этом просить. Простите, Филипп. Простите меня за то, что я не могу до конца вас понять.
А в голову, тем временем, медленно, но верно, пробивалась новая мысль. Разумеется, правильно было бы, если бы о своей армии заботился сам полководец, однако... Однако что, если приказывать, в данном случае, может далеко не только один он?

Та же магия, другая магия – от того, как трактовал маршал все то, что она рискнула произнести, кругом шла голова. Если бы только она сама до конца понимала, о чем говорит, если бы могла в это легко поверить – было бы гораздо проще. С плеч упал бы тяжелый груз того, что она говорит, во многом, о своих домыслах и о том, как видит колдовство сама. Но ведь Филипп не мог посмотреть. Ему не были доступны все ниточки, которые она видела перед глазами, стоило лишь прикрыть глаза. Именно поэтому у них просто не было другого выхода – если принц хочет слышать ее мнение, а он уже не раз давал понять, что не желает недомолвок, ему придется самому искать потом, где в ее словах истина для него.
– Это всё – магия. Я всегда не могла понять, как же так получается – Шестеро даруют способность колдовать не только своим поданным, но и детям единобожных семей, – она развела руками, чувствуя, как глубоко погружается в пучину собственных раздумий. Снова. – Но тогда это было бы ошибкой, а Боги не ошибаются. Чудеса же, если разобраться, в сущности, соответствуют даже описанию магических обрядов в старых легендах, но творятся на под эгидой Шестерых и без использования привычных северянам атрибутов. Значит ли это, что магией последователей Единого наделяет кто-то другой? Или она существует сама по себе? Ровно также и с югом. Их ведь явно не поддерживают Боги Союза, ни один из них, но колдовство среди них все еще существует.
Асдис тяжело вздохнула и на секунду закрыла глаза. Мир вокруг, в сожалению, не оказался сном, и все еще существовал. Честно говоря, это пугало. Пугать начинала вся сегодняшняя беседа, заводившая ее все дальше туда, где начиналось то, что в любой религии считалось бы ересью, а за ересью всегда следовало наказание. Принцесса тряхнула головой, будто пытаясь так избавиться от странных мыслей.
– Теперь запуталась и я, Филипп.

Усталось накатывала очень быстро,  уже совсем скоро она ничего не могла с ней поделать. Она говорила о вере и о принятии веры, а брейвайнский принц молча слушал ее, держа так, будто бы она могла вырваться и убежать вместо того, чтобы отвечать на его вопросы. Это все было неправильно. Всё то, что она делает – ей бы вообще не следовало находиться так долго с Филиппом наедине, не говоря уже о том, чтобы вести просветительские беседы о колдовстве, религии и о ведении войн. Уважающие себя принцессы так не делают. Или так не делают какие-то другие?
– Что мне мешает? – принцесса вскинула брови, в совершенно искреннем удивлении глядя на маршала. Он только что говорил о ценности веры, а теперь задает вопросы, ответ на которые прекрасно знает сам. – Тоже самое, что и вам, вероятно. То, что семнадцать лет меня учили верить в одно, а теперь я должна для начала понять, как быть с собственными сомнениями!
Возможно, она была слишком резка, но эгоизм, прослеживающийся в глазах принца, ее раздражал. Она пыталась хоть как-то заботиться о его чувствах, старательно подбирая слова, он же... Задавал в лоб вопросы, на которые желал слышать только один-единственный верный ответ, заранее принимая все остальные как отклонение от истины.
– И все же, от моего решения ведь ничего бы не поменялось, так? А на ваши плечи выпала доля принимать такие, которые так или иначе влияют на остальных.
И доля очень тяжелая. Но это все было правдой - она, Асдис, будучи хоть трижды принцессой, оставалась тем, чье слово для мира значило, порой, слишком мало. Филипп же был не просто принцем, а первым маршалом, и это, в понимании Асдис, означало, что он просто не может использовать в качестве аргумента только собственную веру. Проще умереть, чем отказаться - суждение под стать юноше, как Магнус, а в Филиппе северная принцесса видела не взбалмошного юнца, а мужчину. И от веры в то, что он справится с тем, чтобы поступиться малым ради большего, если это понадобится, она отказаться не могла даже сейчас.

– Не приписывайте мне того, о чем я не говорила. Колдовская защита – то, что повысит ваши шансы. А вместе с вашими – шансы Офира. И сотен людей. Возможно, вам удастся победить и так, но стоит ли отказываться от возможностей?
Она ничего не знала об амидских чернокнижках, но сам факт их существования давал ей понять, что подготовиться должным образом к подобным атакам магия поможет в разы лучше, чем вооруженные огнем и крестом храмовники, которые могли противопоставить колдовству только веру. Филипп же отказывался видеть полумеры, разделяя мир на черный и белый, единобожный и языческий, выстраивая между ними высокую стену, которая, в сущности, должна была бы рассыпаться легко, словно замок из песка, но оказывалась каменной. И что с этим делать теперь она не знала.
Принцесса поднялась со своего кресла, подошла к маршалу со спины и, немного помявшись, положила руку ему на плечо, чуть сжав его.
– Или я недостаточно хороший учитель, – она чуть улыбнулась, задумываясь о том, что, пожалуй, в семнадцать просто рано брать на себя роль наставника. – Думайте, сколько нужно, Филипп, это все слишком сложно, чтобы уложить в голове за один раз. И если у вас еще появятся вопросы, ответ на которые вы захотите услышать от меня, я буду рада помочь.

За всю свою жизнь Асдис была, пожалуй, в четырёх или пяти единобожных храмах, если учитывать замковую часовню в Рэдфорте. Ее, по правде говоря, мало смущали чьи-то возможные недовольства, когда ей что-то было интересно, и статус принцессы в большинстве случаев позволял ей посещать те места, которые ей заблагорассудится, но монастыри всегда были чем-то иным. Асдис казалось, что в них есть что-то совершенно особое, сокрытое от человеческих глаз за закрытыми дверями – собственная внутренняя магия четкого распорядка дня, обетов, постоянных молитв. В Солине даже среди жрецов так делали не многие, оставляя, всё-таки, место для мирского в своей жизни, а здесь люди, причем в большинстве случаев добровольно, посвящали себя служению своему Богу, не получая взамен даже толики его силы, той самой магии, которую в истинных масштабах обретали только жрецы.
Монастырь Святой Катарины в Россе был особенным вдвойне, потому как о нем ходило столько легенд, что даже принцессе-язычнице стыдно было бы не знать хотя бы парочку. Исследовательский интерес, направленный на поиск или источника постоянной магии в этом месте, или источника настолько искусных сплетен среди тех, кто монастырем управлял, смешивался с совершенно банальнейшим девичьим любопытством. Огромный золотой крест, усыпанный рубинами и другими драгоценными камнями, определённо был тем, на что стоило хотя бы взглянуть. Тем более, что все истории о чудесных исцелениях рано или поздно приводили именно к нему, что по определению не могло быть простым совпадением. Когда Асдис объясняла дяде, что побудило ее на это небольшое путешествие, сначала она довольно долго думала, как объяснить ему, что ей хочется увидеть тот самый драгоценный крест, чтобы это не показалось уж слишком глупым, но быстро бросила свои неуверенные попытки и рассказала всё, как есть. Ну или почти всё, забыв, разумеется, упомянуть, что, если бы не предложение Филиппа, она вряд ли бы об этом задумалась и уж точно не поехала бы туда одна. Дейрон сначала удивлялся, потом смеялся, а потом просто уточнил, что, куда бы она не поехала, ей необходимо будет взять с собой несколько королевских гвардейцев в качестве охраны, но последнее интересовало ее меньше всего. Разрешение было получено, дядя предупреждён, а ей следовало собираться в дорогу.

Возможно, ехать верхом не следовало бы, потому что время от времени она еще чувствовала и упадок сил, и следы напомнившего о себе проклятья, но Лофтюр давно заскучал в стойле, а позволить любимому скакуну так страдать принцесса просто не могла. К тому же, это значительно замедлило бы поездку, а значит задержало бы Филиппа, который, судя по всему, торопился домой, в чем его, пожалуй, можно было понять.
Возможно, не следовало бы при всем при этом соглашаться на скачки, даже при такой удачной погоде, но в крови играл азарт, да и говорить принцу о том, что временами она чувствует себя в седле не очень хорошо, было бы явно не к месту. Тем более, что даже так ей удалось маршала обогнать, и хоть потом в его словах о сравнении солинской и брейвайнской школ верховой езды отчетливо слышалось покровительственное снисхождение, Асдис все равно была горда собой.
В целом, путь оказался на удивление легким, и два дня прошли практически незаметно за беседами и созерцаниями красот офирских графств. Гвардейцы были на удивление корректны, за что надо было отдать должное дяде и их командиру, и порой создавалось впечатление, что их и вовсе нет, несмотря на то, что всегда они находились рядом с тем, чтобы, случись чего, принцессу защитить. Этого, к счастью, не понадобилось, поэтому по прибытии на место, Асдис с легким сердцем отправила рыцарей отдыхать, потому как здесь, за стенами действительно величественного монастыря с ней весьма маловероятно могло случиться что-то плохое. Настоятельница об их прибытии была извещена заранее, письмом с гербовой печатью Его Величества, и поэтому приняли их со всем возможным радушием, начисто забыв или, во всяком случае, сделав вид, что перед ними языческая принцесса.

– Это потрясающе. Скульптуры словно живые, – обилие драгоценностей, на удивление, поразило ее не так сильно, как таланты мастеров, которые сотворили, буквально, чудо, вдыхая в свои произведения частичку собственной души. – Я видела подобное лишь несколько раз, в центральном храме Ронтгена и в одном из северных графств, где скульптором был дед самого лендермана, но тот был колдуном, а здесь...
Сестра, которой довелось проводить экскурсию для столь невоспитанной публики, была явно крайне недовольна тем, что принц и принцесса ведут себя как дети, продолжая шептаться даже в священном месте, но Асдис не могла ничего с собой поделать – держать все эмоции в себе было слишком тяжело, чтобы не поддаться искушению и не нарушить тишину храма. На герцога, впрочем, строгое лицо монахини действовало куда как более удачно, и принцесса не смогла сдержать тихого смеха, глядя на то, как взрослый мужчина, словно нашкодивший ребенок, делает вид, что он совершенно не причем.
– Монастырь был построен уже после Великой Войны, так что мои достопочтенные предки сидели на территории Солина и даже не пытались обнаруживать чужие монастыри, – шепотом проговорила Асдис, до сих пор продолжая улыбаться. – А храм, вырубленный в прибрежной скале, это, должно быть, весьма интересно. Я видела только те, что находятся в горных пещерах, но там, как правило, темновато и не слишком приятно находиться.

Монахиня, тем временем, пробормотав что-то явно неодобрительное на офирском, впустила их внутрь кельи и начала пересказывать жизнеописание Святой Элеоноры, которая здесь, по легендам, некогда жила. Асдис было стыдно в этом признаться, но довольно занудная история ей быстро наскучила, а взглянуть в келье было, прямо скажем, не на что, поэтому скоро она начала откровенно страдать от безделья, а потом и вовсе совсем по-детски не выдержала, и прервала рассказчицу на моменте, когда она перешла к рассказам о паломничествах и о том, сколько желающих было пожить в этой самой келье хотя бы один денёчек.
– Сестра Честити! – упомянутая сестра в ответ только окинула принцессу крайне удивленным взглядом. Кто-то посмел прервать рассказ про святую? – А как же знаменитый крест Святой Катарины? Мы прошли уже почти все храмы монастыря, но до сих пор его не видели.
Сделать голос не слишком разочарованным не вышло, но монахиня внезапно смягчилась и даже, кажется, почти рассмеялась, что казалось совсем уж невозможным.
– Дети, – покачала головой она, глядя сначала на принцессу, а потом и на маршала, видимо за компанию причисляя к детям и его. – Прикоснуться к святому кресту мы предлагаем в конце прогулки по монастырю, но мы как раз почти закончили, и раз вам так не терпится...

Асдис не терпелось, и сестра Честити, несмотря на то, что зрение в ее возрасте уже должно было бы подводить, это, очевидно, прекрасно видела. Принцесса бросила на Филиппа извиняющийся взгляд и заспешила следом за старухой. По всему монастырю ощутимо фонило то ли магией, то ли просто большим скоплением свободной энергии, и от этого северной принцессе дышалось здесь особенно легко. Но одновременно с этим, ощущение близости колдовского источника энергии вызывало довольно много вопросов, уж тем более при том, что оно усиливалось тем сильнее, чем ближе они подходили к залу, в котором и хранился драгоценный крест.
– По праздникам из малого храма крест переносят в главный, чтобы к нему могли прикоснуться все желающие, но остальную часть времени он хранится здесь, – монахиня распахнула дверь, и стоило Асдис шагнуть внутрь, как ее буквально окатило потоком энергии, да так, что ей оставалось только ахнуть. Все встало на свои места – магия действительно была в кресте Катарины, или той, кому он принадлежал на самом деле. И магии этой было столько, что захватывало дух. Сестра Честити начала рассказ о том, как следует обращаться к Катарине и описывать все истории чудесных исцелений и исполнения самых необычных желаний, но слушала принцесса ее вполуха, внимательно изучая крест, в котором соседствовали крупные рубины, небольшие, еле заметные изумруды и, кажется, были вставки их обсидианов.

Отмерла она только тогда, когда, вдохновившись собственными рассказами, монахиня предложила и им обратиться с молитвой к Первой Королеве. Асдис чуть стушевалась и наоборот, на шаг от креста отступила, а потом взглянула на герцога.
– Вы хотели чуда, Филипп. Это ваш шанс о нем попросить.
И теперь принцесса очень хорошо понимала, что чудо, о котором маршал попросит, действительно может исполниться, не важно, с благословения Святой Катарины или без него.

Семнадцатилетняя Асдис Вёльсунг была уверена, что искусством читать по лицам к своему возрасту сумела овладеть очень хорошо, однако глядя на брейвайнского маршала она который раз ловила себя на мысли, что порой не может понять, что происходит у него в голове. То ли творилось там слишком много всего для того, чтобы быть доступным, то ли мыслили в Западном королевстве как-то иначе, но и в этот раз, когда он, демонстрируя удивление, которое ей чудилось смешанным с раздражением, заговорил о том, что дядя не намерен делать ее пленницей в королевском дворце, она просто не могла понять, откуда такие мысли пришли к нему в голову.
– Но я такого и не говорила, – она вскинула брови, почти копируя удивленный взгляд маршала. Из тёмных уголков сознания внутренний голос намекал, что господин маршал просто побоялся, что она снова заставит его уговаривать кого-то ее отпустить, и от этого сердце больно кольнуло обидой. – А вы считаете, что сейчас – самое подходящее для этого время?

Сейчас, когда сам маршал почти наверняка будет заниматься подготовкой к войне, от одного упоминания о которой уже начинала кружиться голова. Сейчас, когда ее неожиданное появление в качестве его гостью может быть оправдано только тем, что она будет состоять в свите его невесты. Сейчас, когда за один жалкий месяц, в глазах Богов – лишь крохотная песчинка времени, случилось столько всего, что кому-то хватило бы на целую жизнь. Что же, она будет удивлена, если он скажет «да». Правда вот, хотела ли она услышать отрицательный ответ?
Следовало, в общем-то, признать, что мнение дяди её волновало больше мнения Ловдунгов и всего их двора. Сколько вопросов и пересудов вызвал бы ее отъезд? В Солине она бы, пожалуй, глазом не моргнула, просто потому что не считала, что эти люди имеют хоть как-то право предъявлять к ней всевозможные требования, а вот здесь...  Ею никто не командовал, и никто ни о чем не просил, но почему-то казалось, что разочаровать Дейрона будет очень большой ошибкой.

Мысли эти, впрочем, вылетели из головы, оставив лишь едва осязаемый след, когда они вслед за монахиней зашли в малый зал. Сейчас, стоя чуть поодаль, она не хуже прежнего чувствовала живой пульс энергии, который окутывал крест Святой Катарины и вместе с ним все, что оказывалось рядом. Многие из тех, чья вера в Высшие разумы не так крепка, вслух задавались вопросом, почему святыни вызывают у людей, даже самых, казалось бы, искушенных, подобное благоговение. И Асдис, кажется, могла ответить. Та сила, не первозданная, но теперь кажущаяся очень древней, находила в них дверь в срединный мир, очаровывала и завораживала, буквально заставляя себе поклониться. Кто-то, как она, это понимал, кто-то просто чувствовал, но результат, как она полагала, всегда был один. Принятие.
Пока Филипп молился – она хотела бы узнать, о чем, но боялась разрушить касаться хрупкой грани самого личного – она взглядом искала источник силы, а скульптура Катарины позади креста, как казалось, над ней тихо смеялась, как над неразумным ребёнком. И, наконец, вот оно. Камень, почти в центре креста – небольшой и на фоне напитанных кровью рубинов почти незаметный, но это был он. Это был, кажется, обсидиан, хотя Реджина, помнится, в своих рассказах давала ему какое-то иное название, и, чтобы так работать, он должен был быть напитан силой очень мощного колдуна, вероятно, не одного.
Когда Асдис поймала себя на размышлениях о том, возможно ли этой, копившейся столетиями, силой, воспользоваться, получив кристалл в свои руки, она ни на шутку испугалась. В последний раз мысли о колдовском величии посещали ее несколько лет назад, и она была уверена, что это лишь пережиток прошлого, но сейчас, чувствуя эту энергию, такую, казалось бы, доступную – это тебе не кристалл в глазу огромной статуи Херьяна – ей пришлось потрудиться, возвращая бразды правления своими помыслами благоразумию. Интересно, кто был первым колдуном, который зарядил кристалл для этого креста? Неужто сама Катарина?

Когда герцог заговорил, сестра Честити едва не задохнулась от возмущения, но Асдис сделала короткий жест рукой, призывая ее смирить себя и замолчать, а после не говоря ни слова кивнула в сторону двери. Принцесса не собиралась просить монахиню их оставить, только отойти в сторону, однако та, глубоко вздохнув, пробормотала что-то несвязное о подготовке к ужину и покинула храм, заставив принцессу только покачать головой. Вот тебе и «буду вести себя не вызывающе».
– Думаете, упрямство и любовь и впрямь могут даже Бога заставить изменить свое решение? –  хотя бы если они подкреплены силой. Любопытно одно, чего стоило Катарине это возвращение? Чего стоило оно Арго? Если это все правда, и они действительно существовали, но цена, которую назначили дочери единобожного Создателя за возвращение сына из мертвых должна была быть очень велика. Асдис никого не выдергивала из-за порога, хотя, пожалуй, не смогла бы не попытаться, но даже ей оплата казалась чересчур великой. – Чтобы он позволил идти против заветов церкви?
Было в этом какое-то лицемерие. Единобожие ненавидело магию, но воспевало чудеса, которые ею и были, причем, Асдис подумала об этом только сейчас, почти наверняка не всегда светлой. Кому-то повезло стать святым, кому-то напротив, не повезло попасть в руки храмовникам. Но в одном Филипп был прав – на такие поступки, пожалуй, могла толкнуть только любовь.

Катарину просили о детях, потому что сама Катарина сделала для своего ребёнка невозможное. И Асдис ждала, что, начав говорить об этом, принц действительно попросит о ребёнке – наследнике для себя, своего герцогства и, возможно, даже целого королевства, если с Луи что-то всё же случится. Но он просил о благополучии ребёнка чужого и совершал поистине запрещенный приём, озвучивая это и приглашая ее присоединиться к молитве, подобную которой, пусть и другим Богам, она про себя произносила уж слишком часто.
Замявшись, северная принцесса вложила, всё-таки, свою руку в тёплую, как для зимы, ладонь Филиппа, и присела рядом с ним на колени, одним движением расправляя дорожное платье. Крестик Алисанны, который она так и носила свисающим с запястья, почему-то не жёг, хотя то, что предлагал маршал, очевидно, было богохульством. Асдис обеспокоенно взглянула на него, чуть сжав руку мужчины прежде, чем собраться убрать свою ладонь в сторону.
– Я помолюсь, – подумав, тихо произнесла она. – Но это ведь неправильно. Неправильно молиться этой женщине только потому, что я не могу не уважать ее за то, что она сделала, но при этом поклоняться не ее божественному отцу. Разве нет?
Асдис поджала губы, понимая, что, возможно, говорит что-то лишнее, но ведь только слова назад уже не вернешь? Впрочем, даже если теперь Филипп окажется разочарованным, это будет не ее вина. Не только ее. Принцесса протянула свободную руку и коротко коснулась одного из камней, близких к основанию креста. Теплые, как человеческие руки, даже зимой. И это не может не вызвать улыбки.
– Почему вы молитесь не о наследнике для себя, маршал? Признаться, я ожидала услышать из ваших уст именно это, хотя и более, чем просто благодарна вам за беспокойство о моей сестре.

Замечание герцога легким эхом прошлось по застывшему в наступившей тишине залу, наполняя его, и выскользнуло в открытую сестрой Честити дверь. Он говорил, что сейчас – всегда самое лучшее время для того, что ты действительно хочешь сделать. Звучало так, что поспорить с этим просто-напросто не представлялось возможным, но спорить северная – или уже восточная? – принцесса и не собиралась. Её проблема никогда не состояла в том, чтобы что-то сделать, даже если поначалу это и казалось ужаснейшей глупостью, нет, все было гораздо сложнее. Дабы поступать в соответствии со своими желаниями, необходимо было попытаться понять, чего же она сама на самом деле хочет. Разговор с дядей породил в ее голове множество вопросов, но ни одного ответа, поэтому теперь она только рассеянно кивала, молча изучая черты Филиппа глазами. Неужели он сам так хорошо понимал свои желания? А если да, то как ему это удавалось? Почти о том же совсем недавно говорила ей Реджина – определись с тем, чего хочешь, и иди вперед, не позволяя никому себя вести. Но это все были пустые слова, по сути, пыль – ей твердили о выборе, утверждая, что от нее в этой игре зависит многое, но она с каждым разом все четче понимала, что является если и не пешкой, то уж точно одной из лёгких фигур, которую старательно убеждают в том, что она может стать ферзем.

Без святой сестры в помещении малого храма стало заметно уютнее – Асдис, наконец, смогла отвлечься от креста, с интересом разглядывая богато украшенный интерьер и «живые» скульптуры. Наблюдающая за ними Катарина тоже была живой, и это чувствовалось даже на расстоянии – напитанный энергией камень как будто слышал весь этот разговор и чуть заметно лукаво улыбался, ничем не выдавая, чьи же домыслы всё-таки должны считаться верными. Принцесса несколько раз моргнула, осознавая себя пристально всматривающейся в глаза увековеченной в скульптуре божественной дочери и отвела взгляд.
– Хотелось бы мне знать, что думают об этом сами Высшие силы, – отстраненно пробормотала она, втягивая носом воздух.
Чего стоят для Богов земные чувства? Для Единого или для Шестерых, разве они равноценны вере? И что вообще на самом деле можно называть словом «любовь»? Еще совсем недавно она говорила Филиппу, что ничего не понимает в высоких чувствах, не придавая этому слишком уж большого значения, но теперь эта неспособность ощущалась отчего-то особенно остро, и она хотела бы, может быть, задавать вопросы, но вряд ли хоть кто-то смог бы ответить.

Каждый новый ее вопрос заставлял Филиппа серьёзно задуматься, и она чувствовала необъяснимое давление каждую длящуюся секунду тишины. До разговора с дядей все было гораздо проще – она не искала двойного дна или скрытого смысла в словах и сама не боялась сказать что-то, что может показаться странным, а теперь каждое произнесённое слово обретало множество значений. Нет, ей это определённо не нравилось и даже более того – ей было почти физически некомфортно от того хаоса мыслей, который ныне существовал у нее в голове.
– Меня тревожит слишком многое, – она очертила контур объемных узоров на золотом кресте пальцем. – Но мне кажется, что там хотят, чтобы я нашла ответ сама.
Асдис перевела взгляд на потолок а после – обратно на Филиппа. Может быть, правильнее будет просто забыть о том, что она слышала от Дейрона? Забыть, хотя бы на один вечер, вообще обо всем, одним этим избавившись от ощущения, что от каждого ее собственного слова сквозит лицемерием и что даже сказанное от души отныне можно интерпретировать как-то иначе.
– Впрочем, я попрошу Катарину мне помочь. Быть может, вы окажетесь правы, и мне станет легче. Если только я не лгу сама себе и готова эти ответы услышать.

Тяжесть на душе разбивалась об одну улыбку. Это было странно и, кажется, слишком просто, но, тем не менее, Асдис вдруг поняла, что она слишком много задумывается о вечном, не оставляя места вещам совершенно простым и жизненным.
– Да, пожалуй, – она не смогла сдержать усмешки, осторожно поднимаясь на ноги и оправляя платье. – В таком случае, я верю, что вы сможете справиться с этой сложнейшей задачи без подсказок Единого и его святой дочери.
Принцесса, наконец, звонко рассмеялась, разом избавляясь от большей части давлеющего над ней груза. Не самое приличное поведение для храма, но последние дни были слишком насыщенными и слишком тяжелыми, а это место было призвано облегчать людям жизнь, а не заставлять их впадать в благочестивое уныние, и Асдис была намерена пользоваться предоставленным шансом.
Она еще раз окинула взглядом крест и, не слишком задумываясь о том, что делает, одними губами попросила первую королеву помочь ей понять себя или, во всяком случае, указать, какой из путей – верный.

Вместо божественного озарения в голову почему-то снова полезли недавние слова герцога о том, что то, что действительно хочешь, следует делать незамедлительно. Принцесса окинула поднимающегося герцога откровенно оценивающим взглядом, поджала губы, будто сомневаясь, а потом торжествующе улыбнулась собственным мыслям.
– Давайте сбежим, Филипп, – выдала она и на несколько секунд замерла, желая видеть выражение лица маршала. – После ужина, всего на час. Говорят, здесь неподалеку есть небывалой красоты озеро, зимой покрывающееся тонкой ледяной коркой, словно расшитой серебром. Но увидеть всю красоту этого места можно только в лунном свете. Согласитесь, было бы почти кощунством тащить за собой десяток гвардейцев.
Асдис твёрдо решила для себя сегодня хотя бы постараться больше не вспоминать о треклятом выборе, о котором вспоминали, буквально, все, кому не лень. Это все было слишком тяжело.
А то, что действительно хочешь сделать, нужно делать сейчас.

Она несколько раз пожалела о том, что предложила принцу этот небольшой побег. Первый – когда попала в предоставленные ей покои и, получив время на раздумья, поняла, до какой степени неприлично это самое предложение выглядело и в какое положение ее ставило. И что только Филипп о ней подумает?
Второй раз Асдис пожалела, когда осознала, что прямо за ее дверью всю ночь должны нести службу гвардейцы. Чуть позже оказалось, что не такие уж и гвардейцы и не так уж нести, но попереживать еще и по этому поводу она успела.
Третий раз пришёлся на тот момент, когда пришло время собираться ко сну и она с трудом начала справляться с захватывающей ее зевотой. Ну и кому нужна засыпающая компаньонка в такой увлекательной ночной прогулке?
Четвертый и пятый разы она пожалела, когда тихо пробиралась по коридорам монастыря в котором, как оказалось, даже в неурочный час спят далеко не все. И речь даже шла не о гвардейцах, среди которых ей на этот раз попались явно не слишком хорошо натренированные на поимку страстно любящих не самые безопасные и не самые разрешенные приключения принцесс, а о святых сестрах, которые, судя по всему, и ночью продолжали заниматься делами.
Сон, впрочем, как рукой сняло, стоило ей увидеть стоящего на холме под раскидистым дубом мужчину – Филиппа, несомненно, – и его место заняло необычное для Асдис воодушевление.

– Без молитвы на сон грядущий меня не желал отпускать ваш прекрасный во всех отношениях оруженосец, – принимая так любезно предложенную герцогом помощь, принцесса чуть сжала его прохладную ладонь. – Его сиятельство граф изволил уснуть, мирно оперевшись спиной о дверь в отведенную мне опочивальню, и мне понадобилось некоторое время для того, чтобы сначала его разбудить, а после – дождаться, пока он перестанет шуметь и поймет, что открывающаяся дверь не была вероломным вражеским нападением.
Вспоминая лицо несчастного вечно чем-то недовольного Безье, который на этот раз и вовсе ее, кажется, почти ненавидел, Асдис не едва не прыснула со смеха. Зрелище было незабываемым, но принцесса готова была поспорить, что это еще не лучшее, что оруженосец маршала способен был выдать, и многое отдала бы за то, чтобы посмотреть на еще одно подобное шоу с его участием.
– Руки у вас ледяные, давно ждёте? Мне казалось, я вышла из комнат раньше запланированного...

Она была в этом почти уверена, однако точно сказать, сколько времени у нее ушло на то, чтобы успокоить герцогского оруженосца, она не могла, и поэтому теперь устыдилась, сочтя, что всё-таки опоздала. Её фрейлины, впрочем, всегда говорили, что дамам опаздывать положено, но в путешествии к храму Асдис не взяла ни одну из них, а посему успокаивать ее было некому. Филипп, впрочем, особенного недовольства ничем не выдавал и только отчего-то обеспокоенно вглядывался в ее лицо. Или ей снова показалось? Какие только шутки не играет с людьми полумрак. Асдис перехватила взгляд маршала и еще раз ему улыбнулась. Все будет хорошо. Прогулка до озера, в отличие от храмовых подземелий или, чего доброго, ночного променада по зачарованному солинскому лесу, никаких бед не предвещала и предвещать, в общем-то, не могла. До их цели отсюда было рукой подать и, если они постараются, то вернутся назад уже через час. Принцесса, правда, если бы ее спросили, скорее всего ответила бы, что совершенно не желает стараться. Но лишать Филиппа сна перед дальней дорогой – практически бесчеловечно, и она это понимала.
А раз так, то не стоит медлить.

Сам Филипп, впрочем, тоже не собирался топтаться на месте, долго беседуя ни о чем, но, указав путь по хорошо протоптанной тропе, на этот раз уже без видимых подъемов, сам в ту сторону отчего-то не пошёл. Повинуясь собственному любопытству, Асдис обернулась, чтобы проследить за взглядом принца, а увидев выскальзывающую из тени фигуру, рефлекторно сделала шаг назад.
– Знаете, я проходила мимо малого зала, и дверь в него была распахнута. Я подумала, что кто-то из монахинь в столь поздний час занят уборкой, но что им делать на улице?
Тень, тем временем, не обращая на них совершенно никакого внимания, выбралась чуть ближе к потоку лунного света, давая лучше разглядеть собственные очертания. И они совершенно не соответствовали тому, что Асдис предполагала увидеть.
– Это мужчина, – растерянно заметила она, понижая голос, а спустя секунду еле сдержала удивленный возглас, резко перейдя на заговорщицкий полушепот. – Смотрите, у него в руках что-то блестит! Большое будто, будто.... Будто один из камней из креста в малом зале..
Осознание пришло неожиданно. Асдис чувствовала усилившийся магический фон, однако предполагала, что в этом нет ничего необычного и ее дар просто так странно реагирует на контакт с сильным артефактом – продолжая подбрасывать ей ощущение, что он совсем рядом, буквально руку протяни – и окажется в ней. Теперь стало ясно, что чувства не обманывали и не ошибались, камень действительно был рядом, только не так, как ей хотелось бы – ощущением силы и близости, а вполне материально, в руках у, по всей видимости, вора.

– Скорее, Филипп, мы не можем просто так стоять! Его надо остановить, немедленно!
Она почти потянула брейвайнского принца за рукав в сторону безымянной тени, но ее обладатель внезапно встрепенулся – что-то услышал или понял, что слишком задержался на одном месте? – и скользнул прямиком в лес, спустя несколько секунд появившись значительно ниже их самих по тропе и тут же исчезнув за поворотом.
– Он точно что-то украл.

Прокол непутевого оруженосца, кажется, герцога немало разозлил, когда как сама принцесса видела в этом скорее забавную нелепость, нежели повод будущего рыцаря наказывать, но у Филиппа, очевидно, было другое мнение. Во всяком случае, на его лице он отражалось уж очень живописно, так, что окажись она сама на месте графа, не хотела бы отчитываться перед своим господином за сие небольшое происшествие. Асдис на секунду даже стало стыдно за то, что она, так уж сложилась, искренне не подразумевая ничего дурного, Безье самым очевиднейшим образом сдала.
– Я смею надеяться, Филипп, что вы пожалеете юношу, – принцесса закусила губу, стараясь сдержать рвущуюся на губы усмешку. – Он и так выглядит обиженным на весь мир.
Ну, или просто северная принцесса у брейвайнского графа не вызывала положительных эмоций, и именно поэтому лицо его, когда им доводилось видеться, продолжало выражать всю скорбь этого мира. Асдис, честно сказать, оруженосцу даже где-то завидовала – у него, кажется, вести себя, как подобает настоящей принцессе, вышло бы даже лучше, чем у нее самой. Во всяком случае, столько самодовольной гордости и оскорбленной бренным миром тонкой душевной организации она не видела еще никогда, даже у королевских особ. Тут, казалось бы, всего лишь граф, да еще и довольно молодой, но с таким лицом, судя по всему, рождаются. Интересно, ему вообще хоть кто-нибудь в этом мире приятен?

Все начиналось довольно неплохо, почти как в полных приключений балладах о рыцарях, если бы маршал не начал кричать, привлекая к ним внимание беглеца. Безуспешно стараясь не отставать от Филиппа, что было задачей весьма нетривиальной, учитывая ее платье и тропу, на которой довольно легко было упасть, поскользнувшись на насыпи мелких камней, Асдис даже не смогла сразу начать ворчать, как бы ей того ни хотелось. Дыхание сбивалось, подол цеплялся за торчащие из земли ветви, и принцесса про себя молила и Шестерых, и Единого заодного, чтобы только не рухнуть прямо вниз кубарем и не снести вместе с собой герцога. Ей почти повезло. Если бы только на очередном повороте Филипп не остановился и не начал растерянно вертеть головой по сторонам.
Впрочем, почему почти?
Асдис практически влетела в спину герцога, однако не упала ведь? Приятного, разумеется, в случившемся было мало, но неожиданное препятствие в виде мужской спины, в сущности, спасло ее от вероятного падения в овраг, в котором и начиналось озеро. Принцессе понадобилось несколько секунд на то, чтобы осознать себя и отшатнуться, еле слышно ворча и потирая ушибленный нос. Как за каменной стеной – это, конечно, хорошо, но не тогда, когда в стену эту влетаешь с разбега.
– В дракона он превратился. А все потому, что не надо было так орать, – пробормотала она, давая волю эмоциям, но оглядываться по сторонам тоже начала, тем более, что это было несколько веселее, чем бежать вниз в робкой надежде не запутаться в собственном платье.

Камень был где-то поблизости. Во всяком случае, она до сих пор чувствовала его вибрации и готова была поклясться, что похититель находится где-то рядом. Суровая реальность была против и намекала, что рядом быть никого не может, разве что в кустах, но и там спрятаться кому-то, кроме, разве что, ребенка, было бы тяжеловато.
Принцесса сделала несколько шагов вперед, будто проверяя, не спрятался ли беглец за ближайшим деревом, коварно смеясь над их попытками его обнаружить, но и там было пусто. А ощущения от камня, тем временем, никуда не исчезали. Еще полминуты она стояла в растерянности, не понимая, как она может чувствовать, что камень рядом, но не видеть, где именно, и мысленно греша на какую-то хитрую магию, как вдруг снизу из оврага послышался плеск воды.
– Там! – Асдис рванулась к краю, рискуя на этот раз всё же свалиться, но вора так и не увидела, только оседающие брызги и круги на воде. – Вот и озеро. Видимо, кто-то решил срезать путь. Только вот обещанного льда нет, видимо, врали легенды.
Луна освещала несколько торчащих из воды скал примерно под ними и нечто, похожее на вход в пещеру или даже грот. Но не прыгать же туда теперь, право слово!
– Может, мы успеем его поймать, если быстро спустимся? Он же не сможет сидеть под водой или куда он там спрятался вечно? А выход к берегу я вижу только один.

Принцесса открыла, было, рот, чтобы сказать, что правильно – это не орать вообще, но тут же его закрыла, осознав, что этот диалог вряд ли приведет к чему-то помимо взаимных претензий. К тому же уже спустя секунду она нашла в ночной тишине нечто более интересное.
Оказавшись пойманной почти над обрывом, принцессе бы следовало, пожалуй, поблагодарить герцога за участие, но вместо благодарностей на ум почему-то приходили слова, выражаться, да и вообще знать которые добропорядочным принцессам не престало. Асдис большую часть своей жизни прожила рядом с северными воинами, будь они трижды принцами, и именно поэтому знала неприлично много ругательств, но пользоваться ими как-то не находилось повода. Что он себе позволяет и почему, о Боги, сомневается в очевидном? Принцесса фыркнула, пробубнила что-то малопонятное и осторожно отодвинулась от края, выскальзывая из рук герцога.

– Я правда вижу, что он спрыгнул в воду. А уж можно ли назвать доброй волю человека, которому кто-то, – она хотела сказать кое-кто, но осеклась, всё-таки осознавая, что раздражается на пустом месте просто из-за того, что слишком устала. – Приказывает немедленно остановиться. Вы бы вот как поступили, если бы решили что-то умыкнуть, а вас поймали с поличным и бросились бы в погоню?
Получить ответ на свой вопрос Асдис, право слово, не ожидала, однако он всё-таки пришёл, и даже действительно от Филиппа. Принцесса с некоторым сомнением смерила Первого маршала взглядом, прикидывая, не переутомился ли и он. Или, может, она просто знала о младшем Блуа недостаточно, и мыслить, как вору, ему было не впервой? Идея показалась забавной, и она чуть было на нее не отвлеклась, но Филипп ждать, пока она разберется в себе и своих фантазиях не намеревался, и ей пришлось опереться на его руку и шагнуть в весьма сомнительный и крайне, по всей видимости, тайный, ход.

Или не слишком тайный – кто, в конце концов, в своем уме расположит путь в убежище прямо около дороги, даже если дорога эта не самая оживленная? Этот вопрос был только одним из множества тех, что беспокоили Асдис, пока она вслепую спускалась вниз, пачкая руки и, как она могла предположить, платье во влажной земле и грязи. Гамма чувств, которые она испытывала, не поддавалась никакому описанию. Во-первых, ей было мерзко. Она чувствовала, как со стен на нее падают какие-то небольшие жучки, а может даже и гусеницы, ощущала, как они ползут по ее коже, и с трудом сдерживала крик, пытаясь стряхнуть очередного вторженца со своего лица. Во-вторых, ей было страшно. Асдис не видела Филиппа и порой ей казалось, что она его уже давно потеряла – это заставляло принцессу беспрестанно нервничать, сбиваясь то с переживаний о собственной безопасности, то о том, что она может маршала просто потерять. В-третьих, чем дальше они спускались, тем отчетливее она чувствовала близость артефакта, и это совершенно не радовало. Торопясь помешать вору, Асдис как-то совершенно не подумала о том, что он может оказаться не один, а в компании колдунов, для которых наверняка и затевался этот опасный поход в монастырь Святой Катарины. Все это было в какой-то степени лицемерным – северная принцесса ни в коем случае не считала себя трусихой, и, когда ее некому было защищать, вполне справлялась с этой задачей самостоятельно. А вот присутствие Филиппа ее заметно расхолаживало, ей хотелось почувствовать себя слабой, и она отчетливо понимала, что подсознание подкидывает ей соответствующие мысли.

Чтобы успокоить себя, Асдис сделала несколько быстрых шагов вперед с протянутой рукой и нащупала сначала плечо, а потом и руку Филиппа, сжав его ладонь заледеневшими от волнения пальцами. Объяснять или оправдывать свой порыв она не собиралась, поэтому заговорила о другом.
– Помните, в лесу я рассказывала вам о пугающих играх, в которые мы с братьями играли в детстве? Так вот, еще иногда мы играли в прятки в подвалах замка, и считали, что, если будем рассказывать страшные стишки и считалочки, будет спокойнее. Вот сейчас я чувствую себя как тогда, в подземельях.
Не то, чтобы она действительно была слишком напугана, но и спокойным ее состояние назвать нельзя было никак. В груди щемило от очень нехорошего предчувствия, которое было даже не интуицией, а настоящим, четким ощущением того, что по мере их продвижения по этому импровизированному коридору количество магии, ощущаемой в воздухе, непрерывно растёт, уже превышая то, что она чувствовала непосредственно в храме. И это было ой, как нехорошо. Асдис схватилась за ладонь Филиппа и второй рукой, не особенно интересуясь его мнением на этот счёт, и действительно завела старую считалку, шагая на полшага позади.
– Раз.
Ты сегодня будешь дичью.
Холод кладбищ безразличный,
Запустенье, склепы, мгла
Стежкой-выползком легла.
Они спускались всё дальше и дальше и, пожалуй, единственный, кого бы она сейчас была не против увидеть был бы тролль Джордж. В конце концов с ним она уже нашла общий язык, а вот с тем – или с чем – что колдовало там, впереди, могло бы так просто и не получиться.
– Два.
На охотника - добыча,
Зверь, под ребрами мурлыча,
Когти выпустил в нутро.
Мы теперь с ним заодно.
Принцесса так и продолжила тихонько считать, не решаясь предложить уже, наконец, Филиппу, развернуться назад. Первое время была надежда, что они могут наткнуться, например, на целый сундук подобных зачарованных камней, которые этот самый вор тащит с разных уголков Офира, но теперь она ощущала впереди живую энергетику, а как об этом сказать, не вызвав подозрений, не знала. И поэтому продолжала идти вперед.
– Пять.

Туннель оборвался столь же внезапно, как начинался в расщелине около дороги, и они вдвоем буквально вывалились в небольшой пещерный зал с высокими сводами. В другой раз Асдис бы ахнула от того, как здесь было красиво – из проёма в стене лился мягкий лунный свет, оставляющий блики на воде в небольшом внутреннем озере, стены пещеры освещались выставленными вдоль них свечами, пламя которых причудливыми картинами отражалось на влажном камне, а воздух казался до того морозным и чистым, что им хотелось бы дышать и дышать.
Но насладиться происходящим мешали три фигуры в капюшонах, еще недавно склонившихся над лежащим в центре расчерченного круга камнем, и загробным голосом произносящих нечто трудно разбираемое на незнакомом ей наречии, а теперь обращенными к ним.
– Ка-а-ажется мы не вовремя, – сдавленно прошептала принцесса, инстинктивно делая шаг назад и утягивая за собой маршала.
А одна из фигур, вопя что-то на незнакомом языке, ринулась на них.

профессия вора дальше

Первые несколько дней архиепископ Сильвестр больше говорил, чем слушал: надо было отдать ему должное, этот человек умел не задавать вопросы там, где место для них еще не пришло, и щедрой рукой служителя церкви раздавал ответы. И ответов этих Асдис требовалось до того много, что она занимала Фортеньяка на долгие часы, беззастенчиво пользуясь его действительно божественным терпением. Своими спокойствием и уверенностью он отчетливо напоминал ей Бьорна, который теперь был слишком далеко, чтобы разрешить все её сомнения, но всегда с тем же выражением на совершенно нечитаемом лице проповедовал ей простые истины, даже там, где вопросы ее были глупы и наивны. Принцесса готова была поспорить, что и для Сильвестра большая часть ее внутренних дилемм была не более, чем детским лепетом, однако тот не подавал вида, мудро продолжая вещать о всепрощении. На четвертый день Асдис прямо попросила его выражать свои мысли проще, и архиепископ, помявшись для порядка, сдался, перейдя на объяснения приземлённые, но более понятные, и тогда она начала рассказывать о том, что ее беспокоит. Честно сказать, в первый раз встретившись с наставником брейвайнского принца, принцесса ни на секунду не верила в то, что спустя менее двух недель сделает то, что сделала. Более того, тогда она была совершенно, просто абсолютно уверена в том, что и сам архиепископ скажет ей, что она не готова. Но он не сказал. Не говорил он, впрочем, ничего и в пользу незамедлительного крещения: напротив, Сильвестр оперировал примерами и выдержками из священных текстов, которые заставляли ее не слепо верить его словам, а думать, и это было лучшим, что он для нее сделал. К тому дню, когда Асдис решилась спросить у него, когда, на его взгляд, ей следует принять веру в Единого, и что для этого необходимо, Фортеньяк уже знал о том, почему она сомневается в языческих Богах и какие постулаты единобожной церкви ей непонятны, буквально все, но его ответ оказался на удивление кратким: завтра вполне подходящий день.

Она в деталях помнила, как с этим согласилась, как архиепископ, совершенно по-ребячески ей подмигнув, сказал, чтобы она не переживала и пообещал все подготовить, как она отправилась к дяде, который готовился к скорому отъезду с новостью, которая для нее самой, кажется, была довольно неожиданной. Однако дальше большая часть воспоминаний была словно сокрыта туманом, сродни авалонскому: вот она сжимает в руках небольшой молитвенник и судорожно одними губами повторяет слова нужных молитв на таком нелюбимом ею брейвайнском. Филипп говорил, что ее «очаровательный» акцент ей легко простить, но разве теперь она имела право ошибиться? Несмотря на то, что решение было принято довольно быстро, Сильвестр отмечал, что о нем узнали при дворе, и желающих посмотреть на крещение языческой принцессы среди знати, кочующей от одного бала к другому, оказалось немало. Лишних людей, разумеется, обещали не пускать.
Асдис, быть может, попросила бы не пускать вообще никого, но архиепископ, со свойственным ему спокойствием, замечал, что это не самое правильное решение. И она снова соглашалась.

Так страшно, как во время обряда, ей не было давно, и пусть этот страх, в большей степени, был иррациональным, но произнося слова отречения от Шестерых принцесса с трудом сдерживалась от того, чтобы не зажмуриться, ожидая, как разверзнуться небеса. Но они почему-то не разверзлись, и кара, которая должна была ее настигнуть, стоило ей только предать Богов, отчего-то так и осталась ей неизвестной. Асдис не знала, было ли заметно, как у нее подкашивались ноги, когда она шла к купели и как она дрожала, выныривая из воды и ступая на холодный пол, но Сильвестр позже говорил, что держалась она молодцом. Она даже не помнила, кто был среди тех, кого допустили присутствовать на обряде – только лицо дяди, которое она сознательно искала, чтобы успокоиться, и взгляд Филиппа. Всего один.

Им так и не удалось поговорить до крещения, во многом, пожалуй, из-за того, что она и сама не хотела предупреждать его заранее. Ей вообще казалось, что всё, что она делает, на фоне ее январского разговора с Дейроном, есть своеобразное давление на принца, а давить на него она не хотела. Ей и без того казалось, что всё происходит слишком быстро, и даже само крещение, для которого, по словам Сильвестра, именно сейчас и было самое время – тоже было по отношению к нему как-то бесчестно. И все это заставляло ее избегать встреч. Тем более, буквально на днях была объявлена помолвка, и даже при том, что она знала об этом заранее и, казалось, была готова, новость больно черкнула по самолюбию: дядя не объяснял, для чего это необходимо, она сама больше не спрашивала, а глядя на происходящее просто не могла заставить себя не думать о том, что так все и должно быть, потому что это правильно. И поэтому же она сочла верным, что, вместо того, чтобы слушать от нее самой о предстоящем крещении, Филиппу будет правильнее провести время с невестой, у которой, к слову, как раз в тот день был её двадцатый день рождения. Если он сам поймет, что те слухи, что пошли после Солина о Леонетте, были не более, чем ложью, это ему поможет. Или, быть может, не ему, но ей, Асдис, точно.

Долго, впрочем, избегать разговоров не удалось. Сильвестр, нарочно или нет, сразу после ее крещения, засобирался в Коньян вместе с Филиппом, и она, недолго поборовшись с собой, поехала вместе с ними, а не осталась в столичном храме общаться с другими священниками.
Глупо было бы полагать, что они не поговорят и добравшись до места и принцесса, в самом деле, на это не рассчитывала. Напротив, она намеренно ждала маршала на смотровой площадке с видом на бьющееся о скалы неспокойное коньянское море, точно зная, когда его должен отпустить Сильвестр, который еще днём забрал Его Высочество у всех для какой-то важной беседы.

– Вы были правы, Брейвайн необходимо увидеть своими глазами, – появление Филиппа она почувствовала даже чуть раньше, чем услышала шаги у себя за спиной. Асдис куталась в шерстяную шаль, внимательно разглядывая небо. Это чем-то напоминало одну из первых их бесед в декабре, только та действительно была случайной, а на этот раз разговор напрашивался сам. – Даже звёзды здесь какие-то другие. Сияют как будто иначе.
Принцесса, наконец, обернулась, и, улыбнувшись, сделала несколько шагов навстречу маршалу. Они и не разговаривали-то, пожалуй, всего чуть больше недели, но за последнее время эти дни почему-то показались ей вечностью. Это было глупо, но принцесса соскучилась, пусть и признаваться в этом даже самой себе до сих пор было до неприятия странно. Настолько, что и сейчас, пряча свои истинные чувства, она стремилась задавать совершенно нелепые и неподходящие к случаю вопросы. Например,...
– Как продвигается подготовка к амидской кампании? Алхимики говорят что-нибудь новое о порохе?
Им определённо нужно было поговорить. Но с чего начать?

И отчего его появление, которого она так долго ждала, всматриваясь куда-то вдаль, все равно стало таким неожиданным? Не были необходимы никакие приветствия, ничего, словно они продолжали начатую когда-то давно беседу, и Асдис с удовольствием ловила взглядом его улыбку, которую за время пребывания в столице Брейвайна видела так редко.

– Нравится, – она передёрнула плечами, что означало, по всей видимости немой вопрос «А разве не должно было?», но, немного подумав, продолжила. – По правде говоря, Брейвайн обманул мои ожидания, но это только к лучшему. Знаете, слухи о нравах западного королевства на севере ходят просто кошмарные. И что же я увидела, приехав сюда? Открытые люди, двор, мало отличный от солинского, разве что более... теплый? И это несмотря на то, что столица, к несчастью, оказалась охвачена трауром. Нет, мне определённо здесь нравится. Здесь все такое... живое.
Так уж распорядилась судьба, что Асдис всегда чувствовала себя одинаково комфортно и в северной столице, и в Этринге, и в замках герцогов–вассалов отца и дяди, потому что везде ей позволяли самой для себя этот самый комфорт создавать. Прибыв в Брейвайн, она поймала себя на мысли, что продолжает распоряжаться окружающим миром с тем же привычным спокойствием, с которым делала это дома, и, на удивление, двор ей это позволял. Офирскую делегацию вообще встретили довольно радушно, и даже северной принцессой, которая ожидала, что будет ловить на себе разве что косые взгляды, живо интересовались. Асдис, разумеется, понимала, что частенько весь проявленный интерес упирался в жажду новых слухов, но даже это брейвайнцы делали так умело, что им почему-то хотелось позволить развлечься. Во всяком случае до тех пор, пока источником информации могла быть она сама.
– Но для того, чтобы я простила вам ваш нечаянный обман, вам придётся пообещать мне что-нибудь ещё, обязательно не хуже, – принцесса покачала головой, не без труда скрывая смех. – А собор, в самом деле, чудесен. Мне составили прекрасную компанию архиепископ и юная Каролина. Его Высокопреосвященство многое рассказал об истории собора, но, право слово, я до сих пор никак не могу взять в толк, как удалось воссоздать старый солинский храм в мельчайших деталях, которые помнят только лишь старые летописи? Кто-то, очевидно, очень хотел увезти с собой кусочек своего прошлого.
Разговор петлял к самым неожиданным вопросам, которыми, вероятно, не задавался Филипп, но задавалась она сама. Совсем недавно она рассказывала ему, что забывать собственное прошлое – удел слабых и тех, кто никогда не будет достоин будущего, а теперь и сама не знала, какую часть собственного прошлого готова забрать с собой с севера. Памяти не нужны были вещи, чтобы оставаться вместе с ней, но что скажут люди? Что скажет сестра, когда узнает, что Асдис, буквально, предала веру, которую завещали им их предки? Что скажет Реджина? Мысли о реакции родных вызывали невольную дрожь, и принцесса невольно поёжилась, поплотнее кутаясь в шаль.

Филипп стоял совсем близко, но холод отчего-то не уступал, а только усиливался, и его посерьёзневшее лицо с потухшей улыбкой только было тому подтверждением. Принцесса не знала, о чем герцог собирался заговорить, но нарастающее напряжение ее никак не отпускало, и каждая секунда его молчания давалась ей немалым трудом. Она бы, может, и хотела встряхнуть его, поторопить, заставить снова улыбнуться и перестать поддаваться тяжелым мыслям, жертвой которых он стал в последние недели, но вместо этого она стояла и послушно ждала, пока принц соберется с мыслями.
И когда он наконец заговорил, она неожиданно для самой себя почувствовала облегчение.
– Вы будете хорошим королем, Филипп, – прежде чем сказать это, Асдис несколько секунд сверялась со своими чувствами. Нет, обманывать его сейчас она не будет ни в коем случае – это было бы самым подлым, что она могла сделать с тем, что для него так важно. Герцог вспоминал о королевских обязанностях так часто, даже в их, в сущности, случайных разговорах, что, когда дядя упомянул, что тот хотел бы оказаться на месте брата во главе страны, северная принцесса ничуть не удивилась. Однако насколько же это, должно быть, тяжело, открыто признавать, что готов повести армию против собственного брата. Но ведь не только сам маршал считал себя достойным. – Не знаю, читали ли вы письма моего отца, некоторые из которых мне любезно предоставили королевские секретари, но, как оказалось они с покойным Хлотарем обсуждали не только прелести хорошего алкоголя. Мой отец убеждал вашего в том, что передавать трон слабому болезненному сыну – идея, которая может привести страну к краху, и, насколько я могу понять, ваш, как мне казалось, с ним соглашался. Не знаю, что произошло потом, однако... У вас есть все права занять престол. Любому государству нужен сильный король.

Только вот все это было пустой лирикой. Достойных, по чьему-то мнению, претендентов на престол находилось в избытке в любой стране, но не каждый из них был способен повести за собой армию и, что важно, далеко не каждый решился бы идти и открыто предъявлять свои права. Она и сама не хотела бы видеть на троне, к примеру, собственного младшего брата, но случись ему там оказаться, разве хватило бы ей смелости пойти на него войной, дабы забрать власть силой? Даже ради блага королевства. Асдис ответа на этот вопрос не знала, а Филипп? Действительно ли он решил для себя, что готов?
– Филипп, – чуть помявшись, она все же наплевала на все приличия и протянула руку и нашла ладонь герцога, сжимая ее прохладными пальцами. – Я считаю, что вы поступаете правильно, потому что вижу, как дорого для вас будущее Брейвайна, но вы точно уверены, что готовы идти до конца, что бы ни случилось?
Потому что если нет, то принц собственноручно копал яму, которая может сослужить ему же могилой, и это, пожалуй, для Асдис было еще страшнее, чем возможность потерять его, так толком и не обретя, на войне с Амидом. Потому что это будет не битва, а казнь.

«Если вы не планируете вернуться в Офир при первой же возможности». Знала ли она, что планирует делать дальше? Асдис, пожалуй, и сама не могла ответить на этот вопрос: практически все, что происходило в последние месяцы, не входило в ее планы, скорее из-за кажущейся невозможности самих событий, нежели от отсутствия упомянутых планов. Что делать теперь она тоже представляла слабо. Здравый смысл подсказывал, что ей надлежит вернуться в Рэдфорт как только архиепископ скажет, что совершены все необходимые ритуалы и она готова к новой жизни, и ждать развития событий уже там, в компании родных. В своих мыслях она довольно часто возвращалась к разговору с дядей, но всё то, о чем он говорил, до сих пор казалось ей чем-то вроде странного сна, и опираться только на него в том, что она делает, было бы по меньшей мере глупым и, возможно, слишком наивным, однако...
– Если только вы не хотите пригласить меня погостить у вас подольше.
Перекладывать принятие решений на чужие плечи Асдис всегда казалось неправильным. Однако это действительно был тот случай, когда она хотела услышать витающую в воздухе мысль, озвученную чужими устами. Разумеется, она бы осталась. Охота, острова, молодое вино – все это звучало отлично, но это были частности. Главным было совершенно другое – хотел сам Филипп, чтобы она отправилась обратно в Офир сразу же или нет.

И насколько вообще ему сейчас есть до этого дело? Нет, полагая, что она не удивлена, герцог видел только половину правды. Со слов Дейрона Асдис прекрасно понимала, что намерения маршала уходят далеко за пределы обретения вечной воинской славы и не ограничиваются процветанием так рьяно восхваляемого им Коньяна. Однако то, что он решится на переворот так скоро, в действительности было неожиданным. Принцесса, в сущности, смутно догадывалась, чем вызвана подобная спешка, однако предугадать такой поворот заранее она бы не смогла. Может быть, в силу собственной прямоты, может, в силу того, что ее способность видеть и понимать дворцовые интриги была сильно преувеличена как ею самой, так и окружающими. А может, просто потому, что Асдис так до конца и не верила, что сам маршал готов сделать то, что собирался сделать. Вот только о последнем она совершенно точно собиралась молчать.
– Удивлена. Тем, что вы собираетесь делать это именно сейчас. Мне казалось, амидская компания важна вам настолько, что вы не позволите себе остаться в ней в роли наблюдателя, – принцесса шумно выдохнула. Воспоминания о тяжелых беседах о колдовстве вызывали почти ощутимую головную боль. Дольше о том, чего она сама до конца не понимает и не может объяснить, она говорила только с Фортеньяком, но те разговоры были совсем иными, больше похожими на исповедь. – А в остальном – нет. Письма отца, разговоры при дворе о том, что выбор следующего короля был не очевиден, да даже то, как вы, Филипп, говорите о королевских обязанностях и будущем страны, разве кто-то будет удивлен по-настоящему?
Да, она недоговаривала, но Асдис готова была поклясться – ни одно из ее слов не было ложью. Она бы посмеялась в лицо тому, кто сказал бы, что удивлен смене власти, хотя бы потому, что при любом слабом короле ее перспектива настолько очевидна, насколько это вообще возможно. И для этого в королевстве совершенно не обязательно должны существовать показные распри, как между Ловдунгами и Вёльсунгами на Севере, скорее наоборот, возможная успешность переворота резко падала, как только он становился предметом долгих вооруженных столкновений. Пожалуй, действительно удивило бы всех разве что смещение дяди Дейрона в Офире, и только одно оно представлялось Асдис невозможным, здесь же, после того, как ей довелось лицезреть Его Величество Луи лично, вопросов возникало поразительно мало.

Говоря с Филиппом теперь, она старалась сохранять собранность и спокойствие. Из всего того, что она могла бы услышать от него здесь и сейчас новость о перевороте не была тем, что страшило ее по-настоящему. Может быть, это было мелочно. Может быть, жестоко с позиции того, что смена правителей ею сейчас уже воспринималась с некоторым равнодушием и без должной толики ужаса. Если только, конечно же, и здесь для нее не понадобится бесконечно долгая тридцатилетняя война.
– Подумайте, возможно он и не просил, – Филипп был недоволен и причину этого недовольства Асдис пока понять не могла. Она бы скорее задумалась о том, что заставило отца поступить вопреки мыслям, которые он озвучивал в письмах, нежели зацикливалась на том, с кем и когда Хлотарь мог обсуждать подобные вопросы, тем более, что поднимались они, насколько она могла судить, почти наверняка нередко. – Моему отцу никогда не требовалось разрешение на то, чтобы высказать свое мнение и те, кто поддерживал с ним общение, находили в этой прямоте какой-то шарм. Не лучшая черта, но, поговаривают, она передалась и всем его детям.
В разной степени, разумеется. И в Асдис желание вмешаться и объяснить, как сделать правильно, отмечали особенно часто. С возрастом она научилась сдерживать его в себе, осознавая, что для женщины и принцессы оно в большей степени неуместно, чем для правителя целого королевства, однако и сейчас оно порой давало о себе знать, развязывая язык там, где были об общем благе побеждали разум.

И даже сейчас, пожалуй, ей следовало замолчать еще парой фраз ранее, не влезая в то, что не было её делом. Во всяком случае, сейчас не было. Но она не молчала даже когда обсуждали амидскую кампанию, влезая со своими мыслями и мнением, без которого, возможно, многим было бы спокойнее, и уж теперь пойти на попятную просто не могла.
Чуть заметно вздрогнув, когда Филипп ответил на прикосновение, Асдис еще несколько секунд молча смотрела ему в глаза. И казни, и возможное милосердие, которое, к слову, мало для кого в истории заканчивалось чем-то хорошим, были слишком далеко, а вот то, с чего Филипп начал, очень укладывалось в мозаику под названием «идти до конца».
– Смерть брата, да. Я хочу понять, если вы мне позволите, каким вы видите свой путь к трону? И что, если у вас не окажется выбора? Вы не отступитесь, если придётся самому пролить родную кровь?
Мысль о том, впрочем, что маршалу придётся убить ребёнка, ей претила. В этом было определённое лицемерие, и она это осознавала, однако возможная смерть Луи вовсе не казалась ей чем-то ужасным. Скорее, даже, это гарантировало, что, отказавшись от трона, он или кто-то из его окружения за него не передумает. И это не превратится в бесконечную бойню, которую она уже видела.
– Или вы хотите услышать от меня, на чьей стороне оказалась бы я сама – милосердных или не слишком?
Услышать и, возможно, разочароваться?..

Просить и уговаривать Асдис было совершенно не нужно. Филипп не скрывал удивления ее вопросом, но ей просто необходимо было услышать ответ. Пусть это было сколько угодно глупо, ведь, как упорно твердили все мудрецы, слова по сути своей не были так уж важны, иногда они значили очень много. Может быть не для всех, а только для одного конкретного человека, но если сердце от услышанного начинало биться быстрее, то ради этого можно было совершать сколько угодно глупостей и говорить сколько угодно банальностей. В ответ, впрочем, Асдис только с улыбкой кивнула, позволяя себе не продолжать затянувшийся обмен любезностями, значимость которого, по всей видимости, она переоценивала.

Да и разговор уже давно свернул в совершенно другое русло и теперь заданный герцогом вопрос заставил ее хорошенько задуматься. Принцессе понадобилось какое-то время, чтобы попытаться честно представить себя на месте болезненного брейвайнского короля, и, надо признать, это было не так уж просто. Тяжесть королевского венца, смешанная с паранойей, которую видно было в поведении Луи Блуа невооруженным глазом, переполняющие двор слухи, где отличить правду ото лжи было уж слишком тяжело. Ждал ли он предательства? Асдис немигающим взглядом смотрела куда-то в пустоту в стороне, а перед ее глазами всплывали картины с королем, его мелкими, нервными движениями, звенящим голосом и манерой приказывать так, словно равных ему нет. Конечно же, он ждал. Ждал, глазами ища тени подосланных убийц в каждом тёмном коридоре. Но верил ли? Спорно. Вряд ли так легко до конца в такое поверить. Вот уж воистину, королевская кровь – кровь с отравой, ничего не скажешь – и почему только они с братом так не похожи и не превратит ли корона Филиппа в его подобие?
– Ждёт, – Асдис, помявшись, нарушила тишину и перевела взгляд на маршала, вглядываясь в выражение его лица. – И опасается, почти наверняка. Но не сейчас, когда вы занимались подготовкой к совсем другой битве. Судя по условиям, которые он вам поставил, он вас боится, Филипп, но скорее всего считает, что вас переиграл.

Страх рождал агрессию и ошибки, это было вечным законом природы, а эти законы никогда не ошибалсь. Страх вёл человека по ложному пути, какие бы причины его не вызывали. Люди, влекомые страхом, делают глупости, очень много глупостей, и Асдис уже не раз это видела, даже глядя на собственную мать, воспоминания о которых теперь заставляют все внутри сжиматься. Луи испугался и решил, что знает, как себя обезопасить. Вот только у него, судя по всему, это не вышло.
Может быть, принцесса ошибалась, но ее выводы казались ей самой на удивление ладными, настолько, что она сама постепенно начинала в них верить, не находя в своих рассуждениях видимых изъянов. А герцог слушал, и даже позволял себе улыбаться в ответ на ее недоумение, не торопясь рушить никаких воздушных замков. Что же, это было даже к лучшему. Вернув Филиппу улыбку и покачав головой, она приготовилась слушать на волновавший ее вопрос, но к своему большому сожалению снова не услышала ничего конкретного. Филипп верит в исход бескровный, там, где его обличенный властью брат добровольно согласиться сложить с себя полномочия только потому, что умерла его супруга, с которой, как поговаривают, их отношения были уже давно довольно прохладными. Возможно ли это? Могла ли Маргарита, такая, которой ее видела Асдис на солинских пирах, действительно быть единственным препятствием? В качестве ответа на ум почему-то приходило только «нет».
– Вот так? Откажется от короны просто из-за того, что его больше не держит наличие супруги? А как же дочь? Как же королевская гордость? Действительно ли решение будет таким уж простым, Филипп?

Верно будет сказать, что она не понимала. Для нее, пожалуй, подобное решение никогда не было бы простым, но она и в борьбе за корону себя не представляла, а маршал, стоя перед ней, был, похоже, достаточно уверен в том, что собирался сделать. Или, во всяком случае, ей хотелось верить, что уверен, и она сама убеждала себя в этом, продолжая наблюдать за тем, как играют тени на его лице, как меняется его выражение, как он всматривается за край стены, куда-то в самую глубину моря. Его легко было представить королем, и она готова была поспорить – не ей одной, но чем же на самом деле может закончится эта затея?
Из глубины тягостных размышлений ее вырвал голос герцога, а то, что он произнес, заставило ее сердце на мгновение замереть. Королева Брейвайна. Она уже слышала это из уст дяди, но от Филиппа они звучали по-другому.  Мягче, реальнее, так, как будто это все действительно правда. Вот только в королевы Брейвайна прочили совсем другую принцессу и каждое воспоминание об этом отзывалось в ней раздражением.
– Десять дней, – принцесса отступила на шаг, отводя взгляд в сторону моря и отпуская руку Филиппа. – Десять дней прошло с объявления вашей помолвки. Вы ведь хотели, чтобы вашей королевой стала моя сестра, так что же изменилось? Простите меня, Филипп, но ваши слова кажутся мне злой насмешкой, и если вы хотели задеть мои чувства, то у вас получилось. Я ничего не понимаю.
Дядя говорил, что Леонетта будет невестой Филиппа столько, сколько это будет нужно, не давая объяснений. Но как они все себе это представляли? Они думали, что ей, Асдис, не будет больно и неприятно наблюдать за всем этим? Что это не будет задевать ее гордость? Что кузине не стоит ничего говорить? В глазах отчего-то начало щипать, но она не готова была позволять себе заплакать.
Наверное, не готова.