В храме солинскога замка было пустынно и тихо - празднество в честь новых короля и королевы началось, и люди на время оставили Богов ради веселья, алкоголя, обильной пищи и компании иноверцев. Мьёлль, как служительнице Шестерых, пожалуй, стоило их пожурить, но они лишь с наслаждением думала “наконец-то”, прохаживаясь по пустым залам.
Вообще-то её отправили за дурманящими травами, пользующимися сегодня большим спросом, и попросили обернуться побыстрее. Поэтому, заслышав вблизи себя какой-то звук, Дёглинг сначала решила, что слишком уж задержалась и вслед за ней отправили кого-то порасторопнее. Однако прислушавшись поняла, что ничего общего с человеческими шагами у странного гула нет. Скорее уж кто-то грабил храм, роняя на каменные плиты всё, что брал в руки.
“А чего еще ожидать от этих чужестранцев, променявших древних, как мир, Шестерых, на глупую сказку о новом Боге?”
И подобрав юбки, женщина поспешила на звук, на всякий случай вооружаясь ритуальным кинжалом, с которым не пожелала расстаться даже на пиру.

Правда зал Ливид, в который Дёглинг осторожно заглянула через слегка приоткрытую дверь, вопреки её ожиданиям оказался пуст. Более того, помещение пребывало в том самом идеальном порядке, в каком было оставлено служителями Богини.
- Так-так. - протянула задумчиво, проходя в зал и возвращая кинжал в ножны.
Сомнений быть не могло - источник звука был в этой зале. Вернее, под нею, если Мьёлль не подводил слух. В хитросплетении подземных ходов, заполненных духами всех мастей и порядков в добавок к крысам.
“Лучше бы нас грабили.” - раздосадованно покачала головой, опускаясь на колени и прикладывая ухо к каменной плите. Толком ничего ей, конечно, разобрать не удалось, но доносившийся из-под пола рёв подозрительно напоминал горький плач. И Дёглинг даже не хотела гадать, каких размеров должна быть та тварь, чьи рыдания слышны сквозь толщу земли и камня.
Зато она прекрасно знала, что случится, если расстроенное чудище ворвется в пиршественный зал, решив заесть горе человечинкой.

Первой мыслью было опечатать зал всеми известными ей сдерживающими заклинаниями и руническими ставами, чтобы выиграть время и привести подмогу. Но пораскинув мозгами Мьёлль поняла, что спускаться в переход с армией колдунов бессмысленно - в узких коридорах они помешают друг другу и лишь поднимут шум -, а единственного, чья помощь могла ей пригодиться в усмирении духов - Верховного Жреца - уводить с пира в самом его начале никак нельзя.
Потому что еще неизвестно, что страшнее для королевской четы и государства - голодный монстр из солинских сказок или глазастые придворные, любящие сочинять гадости. 
Так что дроттар ничего не оставалось, как снять со стены за идолом Ливид факел и, повернув его держать, шагнуть в подземный ход в одиночестве. Потайную дверь она, разумеется, за собой закрыла и прежде, чем двинуться в сторону замка, проверила сохранность начертанных на камне защитных рун.

Внизу всхлипы звучали в разы громче, прокатываясь по коридорам эхом. И к ужасу Дёглинг из нечленораздельной причитающей каши вдруг отчетливо послышалось “Уйди, малявка!” Хотелось верить, что огромное нечто просто забрело на территорию фей, которые вполне подходили под определение “малявка”, а не встретилось с невесть как оказавшимися тут людьми, шагу она прибавила.
И всё равно ей потребовалось никак не меньше минут пяти, чтобы добраться до нужной точки - слишком уж петляли коридоры. Перед последним поворотом Мьёлль вообще чуть не рухнула в обморок, так похож оказался искаженный подземельем голос на голос Её Высочества Асдис Вёльсунг.

“Замечательно. Что она здесь делает?.” - подумала ворчливо, осторожно выглядывая из-за угла, - “Еще и в компании воплотившегося тролля!” - взвыла мысленно, уставившись на огромную тушу в не менее огромной луже, перегородившую туннель. Из-за необъятной бугристой спины жрица никак не могла разглядеть, что творится по другую сторону, жива ли принцесса, одна ли.
Тяжело вздохнув, Мьёлль задрала подол платья повыше, вышла из-за поворота коридора и подняла факел на головой. С тем расчетом, чтобы как можно лучше видеть морду тролля, когда тот обернется.
- Эй! - прикрикнула, привлекая к себе внимание чудища, - Как тебя зовут? Почему ты здесь и зачем шумишь? - спросила строго, для пущей важности хмурясь и упираясь свободной рукой в бок, словно разгневанная мать перед провинившимся ребенком, - Ты что, кого-то здесь прячешь? Я только что слышала голоса, и один из них - точно женский.

А еще она различила торопливые шаги явно не одной пары ног, уходящие совсем не к выходу.
“Что, Мьёлль. Говоришь, на пирах тебе скучно? Вот давай теперь, ищи принцесс по подземельям, развлекайся.”

«Счастье в жизни предскажет гадание, и внезапный удар роковой...»//«Пить или не пить?»

На руках до сих пор было стягивающее ощущение подсохшей крови, несмотря на то, что она стёрла ее с рук уже давно, что Асхильд вовремя приказала слугам подготовить для нее новое платье взамен испорченного, и теперь уже ничего в ее облике, кроме, пожалуй, рассеянного взгляда, не напоминало случившемся несколько часов назад несчастье. Асдис инстинктивно тёрла чистые пальцы, скребла их ногтями, оставляя еле заметные белесые следы на коже и время от времени задумчиво всматривалась в пустую ладонь. Около часа назад она приказала своим служанкам приготовить для нее тёплую ванну с травами, и вместо того, чтобы терпеливо ждать, решила отправиться на прогулку. Ноги сами привели ее в открытую северную галерею, это место всегда было для принцессы секретным убежищем: утомившись от скучных занятий и не имея возможности покинуть замок, она сбегала именно сюда, прячась ото всех, и, в первую очередь от самой себя, от желания распрощаться с распрощаться с королевским происхождением, постоянной слежкой, насквозь фальшивым придворным этикетом и всем тем, что входило в обязательную программу воспитания из юной леди принцессы. Иногда здесь ее находил отец: после многих лет кровопролитных битв Асбьорна мучила бессонница и он, прихватив для себя пару кубков пряного вина, вечерами тоже приходил в северную галерею. Как он говорил, пообщаться со звездами. Асдис за долгие годы разговаривать с ними так и не научилась, а после смерти отца каждый взгляд на усыпанное блеском ночное небо и вовсе вызывал где-то внутри нее неприятное давящее чувство тоски – даже не в сердце, где-то прямо в солнечном сплетении.

Но сегодня не было ни тоски, ни пробирающего до самых костей холода, – зря она взяла с собой только легкую накидку, – ничего. Даже мыслей, как таковых, не было. Только замершие в молчании звезды и пустота. Принца, впрочем, она почувствовала, стоило ему только приблизиться к галерее. Говорят, знакомых людей можно узнать по шагам – наверное, это было правдой, однако у Асдис были совсем другие способы. С Филиппом они пересекались уже не раз за последние несколько дней, и его энергетика пока не забылась. Пройдет неделя, гости разъедутся по своим королевствам, и она снова станет незнакомой, но пока нет. Пока принц ощущался чем-то горящим, почти создающим помехи. Это можно было сравнить с шумными детьми, которые, появляясь в помещении, сразу заполняют его собой целиком, не оставляя никаких шансов их не заметить. Его Высочество, разумеется, вёл себя тихо, но сути это не меняло. Впрочем, её саму он увидел, кажется, совсем не сразу.

В ответ на приветствие Асдис даже не шелохнулась, молча дожидаясь продолжения, и оно не заставило себя ждать.
– Видите вон там яркое скопление звезд? – не поворачиваясь, принцесса указала рукой на небо, – У нас его называют «Пасть волка». Отец всегда говорил, что в те дни, пока это созвездие видно на ночном небе, смерть обходит этот замок стороной.
Только вот волкам Эгдорас больше не принадлежал. Асдис втянула холодный воздух и развернулась к Филиппу лицом.
– Благодарю за беспокойство, Ваше Высочество, Бьорн в порядке. Настолько, насколько после такого можно быть в порядке. Лекари считают, что не причины для переживаний – несколько дней, и он встанет на ноги, помощь подоспела вовремя, – она даже не пыталась вернуть на лицо вежливую улыбку. В конце концов, это место она считала свободным от придворных условностей и ей не хотелось менять правила для одного лишь случайно забредшего сюда гостя. Раздражения от того, что кто-то посмел разрушить ее одиночество, не было. Было непонимание, почему судьба привела сюда именно Филиппа, того, с кем делиться своими мыслями и переживаниями, она, пожалуй, не могла, или хотя бы не должна была.
– Вам разве не нужно хорошенько отдохнуть перед турниром? Холодный ночной ветер может не пойти не пользу вашему выступлению, а все ждут, что оно должно быть блестящим, – Асдис указала на небольшую арку, хотя бы частично скрывающую ночных посетителей северной галереи от сквозняка, и медленно двинулась в ее сторону, не прекращая разговор. Казалось, она так долго стояла тут молча, что слова на языке ощущались чужими. – Знаю одно, впереди череда трудных дней, и надеюсь, что и ваш, и мои Боги будут достаточно благосклонны, чтобы нам удалось пережить их достойно. Мне очень жаль, что ваше впечатление о севере может оказаться испорчено неспокойной обстановкой. Начиная от троллей, и…

Договаривать Асдис не стала. Остановившись у стены, она вдруг почувствовала, как замёрзла. Пальцы заледенели, и следы ногтей на них стали медленно обретать очертания царапин. Кажется, она всё-таки слишком увлеклась. Решение, предложенное Филиппом, оказалось довольно неожиданным и, в сущности, нарушающим все правила, ведь разве могла принцесса позволять себе согреваться спиртным, да еще и даже без кубков, но... Почему-то оно не вызывало отторжение.
– Если только вы никому об этом не расскажете, маршал, – улыбнулась она, принимая бутылку. А даже если и расскажет, то это породит, разве что, очередной слух о порочной природе Вёльсунгов, а их и без того в последнее время стало даже слишком много. Если уж портить свою репутацию, то хотя бы с удовольствием.

– В наше королевство его почти не привозят, – Асдис поднесла бутылку поближе к лицу и взмахнула пальцами свободной руки у горлышка, стараясь почувствовать аромат. Напиток еле различимо пах западным королевством, но не жарким, а тем, что соседствует с Солином, тем, где царствует вечная весна. От бутылки тянуло ванилью и, кажется, даже чем-то вроде цветов. – Отец всегда предпочитал всем заграничным винам аквавит, с его привкусом трав. Зато придворным всегда нравился коньяк. Я даже помню, как отец жаловал некоторые бочки, переданные для него королём Хлотарем, своим верным ярлам. Мне всегда казалось, что они близки к тому, чтобы передраться – разумеется, обычный коньяк они могли раздобыть и сами, но ваш отец присылал моему лучший, надеясь, видимо, все же убедить, что он во многом превосходит северный алкоголь. Забавно, но матушка говорила, что они даже вели на этот счёт переписку – вопрос, казалось бы, далекий от международной политики, но интересный, видимо, им обоим.
Принцесса замерла, решаясь, стоит ли, всё-таки, пить, но потом, прикрыла глаза и сделала первый глоток. Коньяк неприятно жёг горло, из легкой и едва различимой весны переходя в настоящий солнечный жар, но Асдис сдержалась и не закашлялась. Ей доводилось пробовать аквавит и ощущения от него были похожими, только в том случае горло обжигал скорее лёд, а не огонь. Сделав второй глоток, уже совсем маленький, она вернула бутылку Филиппу. Вкус у коньяка оказался богатый, с ощутимыми нотами древесины и, кажется, каких-то фруктов. Определить каких именно, Асдис не удавалось, но она, впрочем, и не могла сказать, что действительно хорошо разбирается в крепком алкоголе. Дамам при дворе считалось более подобающим пить легкие вина и эль, а не коньяк или аквавит, и в них принцесса, как ей и полагалось, разбиралась довольно неплохо. Обычно для того, чтобы вести светскую беседу, этого вполне хватало.
– Его выдерживают в дубовых бочках? Или это не дуб, и мне лишь показалось? – уточнила она, уже четче ощущая мягкий привкус древесины, оставшийся на языке и не желающий никуда уходить.

Асдис вглядывалась в небо за спиной Филиппа и неожиданно заметила, как одна из звезд словно бы отделяется со своего места и начинает стремительно нестись в сторону земли.
– Глядите, падающая звезда. Кажется, это у вас в королевстве придумали загадывать в таких случаях желания? Я читала житие одного из ваших святых, и там было сказано, что когда падает звезда – это святая Катарина спускается на землю, чтобы кому-то помочь. Вы в это верите?
Следовало быть благодарной Бьорну за то, что он считал, что принцессе надлежит знать основы не только собственной, но и заграничной религии, до тех пор, пока Солин не конфликтует с соседями, а старается наладить прочные дипломатические контакты. Иногда людям было просто приятно, когда их культуру, пусть даже и не принимая ее на веру, не старались унизить или обвинить в неверности. И уж тем более не имела право на такое королевская дочь, как бы ей, быть может, и не хотелось иногда донести до кого-то именно свою правду.

Услышав вопрос о наличии яда в вине, Асдис прикусила губу и задумалась, о чем она имеет право говорить. В конце концов, она считала, что Солину не может навредить ничего из того, что она в принципе могла сказать по поводу отравления Бьорна, но всё-таки вдаваться в подробности, демонстрируя свою излишнюю осведомленность, не очень хотелось. Да и как она могла знать, что случится, скажи она про проклятье, следы которого она заметила на жреце уже после того, как его вынесли из зала?
– Я так не думаю, – после недолгой паузы произнесла принцесса. – Полагаю, что здесь имеет место быть нечто иной природы, Ваше Высочество. Во всяком случае, никаких признаков отравления ни я, ни лекари обнаружить не смогли.

Впрочем, лекари не смогли очень многое. Единственное, до чего они дошли, так это то, что Бьорну, вполне очевидно, стало плохо не от выпитого алкоголя, но это было настолько очевидно, что поверить в слова Эйнара, пусть и такие спокойные и уверенные, могли разве что наивные в своей беспечности придворные дамы и далекие от размышлений о судьбах королевств аристократы. Да и те уже наверняка готовы были распускать слухи о том, как во время празднования в честь коронации нового монарха произошла вероломная попытка убийства. Филипп, правда, судя по всему был далеко не в их числе, потому как довольно легко переключился на размышления, куда менее угнетающие: о грядущем турнире, например. Хотя, судя по усмешке, проскользнувшей по его губам, слова Асдис его не вдохновили. Причина такого скептицизма ей была решительно неясна, особенно учитывая тот факт, что она, в целом, нигде не слукавила. Дамы при дворе, а ей, так уж вышло, выпала возможность послушать именно их, были весьма впечатлены заграничным принцем и историями о его подвигах, которые быстро стали распространяться по дворцу, и теперь они с нетерпением ждали от него не менее героического выступления на турнире. Но если ему хотелось удивлять, то это было его право – принцесса хоть и посмотрела на собеседника с некоторым непониманием, возражать не стала, рассудив, что лучше увидит схватки вживую, чем будет говорить о них впустую из вежливости.

А Филипп, однако, не переставал ее удивлять. Если уж ничего из вышеперечисленного не могло испортить впечатление о Севере, могло ли это значит, что оно и так было далеко не самым приятным. Асдис позволила себе усмешку и, склонив голову, внимательно посмотрела на принца.
– У вашего архиепископа определённо талант рассказывать страшные сказки. И полное отсутствие такта, позволяющего выбирать, какие истории можно назвать подходящими для компании молодых леди, – она чуть заметно скривилась, не справившись с эмоциями, которые посещали ее при воспоминаниях о не слишком разговорчивом служителе Единого, но постаралась справиться с собой. – Не лучшее предзнаменование для всех, но по причинам далёким от мистики. Я действительно считаю, что есть знаки, игнорировать которые нельзя, но это, пожалуй, не один из них. Как бы там ни было, это очень плохое начало для новой вехи отношений между королевствами. Празднования должны были пройти спокойно, а не быть омрачены событиями, вызывающими такие волнения.
В Солине вообще очень любили говорить о знаках и приметах, это порою было почти национальной забавой, отвлекающей людей от их насущных проблем, но вот королям следовало в своем правлении опираться на нечто более ощутимое. Впрочем, и излишнее стремление к приземленности могло стать фатальным. В конце концов, именно недостаточное внимание к пророчествам, во многом, стало причиной смерти ее отца и братьев. Однако маршалу знать все это было совершенно не нужно, поэтому Асдис попыталась перевести тему на более светскую.
– К тому же, для того, чтобы расшифровывать знаки и делать предсказания у нас в королевстве есть жрецы. Вы не интересовались ни у одного из них своей судьбой? Говорят, что кто-то может увидеть ваше будущее по вашим глазам, а другие – по линиям на ладони или расположению звезд на небе в день вашего рождения.
В подтверждение своих слов она раскрыла ладонь, разглядывая едва видимые в полумраке линии на ней. В солинской королевской семье и вовсе было принято делать предсказания о жизни каждого рожденного наследника царственной четы, однако сама Асдис никогда не интересовалась ни у Бьорна, ни у Реджины, которая наверняка была обо всем осведомлена, что же ее ждет. Ведь если Боги захотят, чтобы о чем-то она узнала раньше, это обязательно произойдет, будь это даже помимо ее воли.

Даже после того, как она сделала глоток и вернула бутылку принцу, вкус коньяка сохранялся на языке, а тепло от него медленно расходилось по телу, согревая замерзшие руки и в действительности помогая собраться с мыслями. Асдис растёрла пальцы и, дослушав речи Филиппа о коньяке, звонко рассмеялась.
– Таких комплиментов ни я, ни мой нос не получали еще никогда, Ваше Высочество. Пожалуй, я запомню это на всю жизнь, ведь когда мне еще скажут, что у меня идеальный нос? А что до писем, – принцесса на секунду задумалась. – То я была бы безумно благодарна, если бы вы смогли передать мне всего одно, совершенно любое. В этом замке не осталось практически ничего, напоминающего об отце, и это даже отчасти понятно, но...
Но разумеется, это не могло не огорчать. От прошлого у Асдис осталось имя её династии, пусть и павшей, какие-то вещи и драгоценности, но ничего, что в самом деле несло бы в себе отпечаток души Асбьорна. Такого, каким он был вне поля боя и политической арены. В каждом короле существует несколько личностей, которые им приходится умело сочетать, и одной из лучших черт ее отца было то, что он умел оставаться и отцом в том числе.
– А все прочие оставьте. Возможно, вам даже окажется интересным изучить их переписку, если вы о ней ничего не знали. В конце концов, вам ведь тоже уже не поговорить с отцом вживую, а он производил впечатление весьма интересного человека, хоть мне и довелось видеть его всего дважды.

Падающая звезда, не оставив за собой в небе даже следа, исчезла, как будто бы ее и не было, на прощание лишь в последний раз блеснув на небе, так, словно сами Боги подмигивали, обещая тем, кто ее видит, исполнение желаний. Однако Асдис вопрос о последних поставил в тупик.
– Нет, – слегка растерянно начала она, вздыхая, – Но я, пожалуй, даже и не знаю, что могла бы загадать. Даже Боги не в силах вернуть к жизни тех, кто давно покинул этот мир, а все прочее не стоит того, чтобы ради этого просить помощи у Высших сфер. Меня учили исполнять свои желания самой.
И всё-таки, она была абсолютно права, когда размышляла о том, что под званием маршала Филипп хоронит таланты весьма неплохого рассказчика. Она невольно даже заслушалась: столько примеров того, как люди ждут помощи от святых вместо того, чтобы делать что-то самим знал принц, что Асдис только диву давалась. А ведь он, в самом деле, на первый взгляд казался не более, чем довольно закостеневшим уже воином, готовым с упоением вещать только о подвигах, но никак не описывать северной принцессе брейвайнские приметы. Она, определенно, была приятно удивлена этим обстоятельствам – примеру чужой веры, сколько бы она не считала их нереалистичными, ей никогда не претили, а скорее наоборот, вызывали некоторый исследовательский интерес. Ровно такой же, как и сейчас.
– Я бы хотела увидеть, – улыбнулась Асдис, когда Филипп снова переключил свое внимание на нее. – Я слышала много историй о юге, но так близко к границе мне побывать никогда не удавалось. Даже несмотря на то, что, кажется, минимум треть своего детства я провела в Офире. Может быть, когда-то мне всё-таки доведется исполнить это свое желание, а заодно и увидеть то, что вызывает такой отклик в вашем сердце.
Сказки, легенды, многочисленные истории, большую часть из которых в Солин приносили посольства дружественных королевств, все они пестрили самыми различными подробностями о жизни на Юге и у его границ, и, пожалуй, увидеть то, о чем так вдохновленно рассказывают воины и странники, было одним из ее самых давних и самых, вместе с тем, неосуществимых желаний. Ведь кто отпустит принцессу так далеко?

– Вы правы, Филипп, падающие звезды – действительно редкость для нас. Однако моя кормилица всегда говорила, что каждая падающая звезда – это огненный дракон, посланный Богами в мир смертных. Но вы бы, наверняка, рискнули бы сразиться и с таким, да? – Асдис хитро прищурилась. Забыть, наконец, историю про борьбу с драконом она так и не могла, тем более, что принц уже успел и сегодня упомянуть несчастных в беседе. Однако на вопрос, все же, следовало ответить, тем более, что на этот раз уже ей было, о чем рассказать.
– Да, видела. Чаще всего этот огонь, – у нас его обычно называют «полымя», – можно увидеть в самых северных герцогствах. Моя мать родилась в одном из таких, в Ругаланде. Если у вас когда-нибудь будет возможность, возвращайтесь в Солин весной или осенью, и тогда сможете понаблюдать, как в холодном северном небе танцуют эльфы, а по сияющей дороге несутся девы-валькирии. С холодным огнём связана одна из моих любимых легенд о старых королях рода Вёльсунгов. Говорят, что один из них, Сигурд, захотел себе в жены одну из прекрасных валькирий, наказанную самим Херьяном за непослушание и сосланную на землю. Только вот просто посвататься к ней так, как принято сейчас, и, наверное, было принято тогда, оказалось недостаточным – дева была так горделива и своенравна, что готова была пойти только за того, кто сможет пройти сквозь полымя, которое создали вокруг ее палат сестры-валькирии и светлые альвы. Один лишь Сигурд решился прыгнуть огонь. Ни его воины, ни верные друзья – никто не сопровождал короля. Стоило ему только коснуться пламени, как оно взмыло вверх до самых небес, да так там и осталось на века. Принято считать, что холодный огонь и сейчас охраняют эльфы, и многие из тех, кто достаточно внимательно всматривался в расцвеченное сиянием северное небо, видели их своими глазами.

Принцесса прервалась, глядя на то, не торопится ли Филипп рассмеяться в ответ ее рассказам об альвах, в существование которых приверженцы его религии наверняка не верили, а потому упоминание их могло показаться ему забавным.
– В подходящее время огонь можно увидеть даже в нашем лесу недалеко от столицы. Хотя там случайным путникам даже ради того, чтобы увидеть такие чудеса, надолго оставаться не стоит, ведь хозяева этого леса – отнюдь не люди, а чудовища из самых тёмных легенд. Понимаю, вы можете мне не поверить, но чаща действительно поглотила за последние годы очень многих, и виной тому совсем не одичавшие от голода звери. Так что, если вдруг вздумаете в одиночку прогуляться по окрестностям в поисках нового подвига, то лучше отбросьте эту идею. Встреча с живым мертвецом драугром или болотными тварями нёкки может окончиться не так хорошо, как наше с вами знакомство с троллем, и я боюсь никакие Боги не смогут вас сохранить.

Договорив, принцесса задумчиво всмотрелась в темноту. Порыв холодного ветра, прорвавшийся сквозь арку, ещё больше спутал ее волосы и заставил поежиться. Или виной тому были воспоминания обо всех случайных жертвах зачарованного леса, духи большинства из которых до сих пор не могут найти покоя?

Заговоренные жрецы, священники, принцы и принцессы, короли, наконец – реальность была такова, что никакие заговоры и никакие Боги не могли сделать человека бессмертным. Впрочем, в этом была какая-то своя справедливость: каждый человек, будь он хоть сотню раз заколдованным, рано или поздно всё равно уходил, чтобы перейти во владения Эйдинг или на пир к Херьяну, а потом, когда-нибудь, иметь возможность снова вернуться на землю и воплотиться в собственных потомках. Асдис только вздохнула и покачала головой.
– Не все возможно предугадать и предотвратить, Филипп. Магическая защита сильна, но не непобедима, – особенно когда в дело вступает другое колдовство. Принцесса сама видела нити, которыми вытканы гобелены судьбы, и то, как легко эти нити перерезать одним подходящим проклятьем. Одного до одури защищенного короля сжили со свету они с Видаром сами, и теперь мироздание возвращало им их же действия, пытаясь забрать не их самих, но дорогого им человека, и неизвестно, было ли это простым совпадением.
– Как и для меня, но я смею надеяться, что Его Величество Эйнар быстро отыщет виновного, и тот ответит по всей строгости. Терпеть не могу показательные казни, они выглядят слишком наигранно и вычурно, но когда кто-то пытается совершить покушение на столь высокопоставленных личностей, – Асдис повела плечом, предпочитая не договаривать начатую фразу, ведь все и так было очевидно. Она и сама задумывалась о том, не стал ли Бьорн случайной жертвой, но для того, чтобы узнать подробности, следовало поговорить с кем-нибудь, кто участвовал в осмотре зала, а ей пока такая возможность не представилась. Впрочем, одно из действующих лиц сейчас стояло напротив нее и задумчиво размышляло о судьбах мира. Чем не шанс? – Прежде, чем покинуть зал, я видела, как вы и Хильмар поймали в ловушку мальчишку-пажа. Неужели и он не смог сказать, кому нёс рог?

Однако герцог, кажется, куда больше интересовался другим вопросом. Что, неужели даже хваленая вера в Единого не могла искоренить желание заглянуть в будущее? Отведя взгляд и попытавшись скрыть улыбку, Асдис протянула принцу раскрытую ладонь.
– Зависит от предсказателя. У каждого из нас в жизни есть несколько возможных путей, и вовремя услышанное пророчество может помочь не сделать фатальной ошибки. Моя кормилица, например, утверждала, что умеет гадать по линиям на ладони, и все ее предсказания оказывались поразительно точными. Когда-то она пыталась научить этому и меня. Могу попробовать погадать и вам. Дайте мне свою правую руку, вы ведь ею держите меч?
Филипп, очевидно, не слишком возражал против подобных экспериментов, потому как руку ей в ладонь вложил без раздумий. Йордис, по правде говоря, была больше травницей, чем спакуной, но говоря о том, что нянькины предсказания сбывались, Асдис не соврала. И пусть у самой принцессы было способностей к видению будущего было куда меньше, чем почти у любой из её сестер, помнить какие-то законы и смотреть чуть глубже ей это не мешало. Чуть согнув ладонь мужчины, ока какое-то время молча всматривалась в причудливый рисунок линий, проводя по ним кончиком указательного пальца.
– Вот, например, – она указала на линию жизни принца, проходящую от основания ладони. – Вам ведь тридцать?  Видите, вот здесь черта два раза прерывается, а потом продолжается снова – это означает, что в ближайший год, да, примерно год, вам дважды может грозить смертельная опасность. Но и это предсказание не сулит вам смерти, лишь предупреждает о том, что следует быть как можно осторожнее. Это именно то, о чем я говорила: судьба, если можно так выразиться, дает каждому шанс на то, чтобы самому определить собственное будущее. Или вот еще, к примеру, то, что интересует обычно куда в большей степени леди, нежели мужчин...
Асдис перевернула ладонь Филиппа ребром и прищурилась, напрягая зрение с тем, чтобы разглядеть уже куда менее заметные линии.
– Три или четыре линии – не могу разобрать, так они близки друг другу. Это означает, что жизнь сулит вам именно столько браков или, возможно, просто сильных чувств, черты на ладони, увы, не отличают их друг от друга. И дети, разумеется. Кажется, трое, но все позже, не сейчас. Удивительно, ведь к вашим годам у мужчин, как правило, есть хотя бы бастарды, но, – она повнимательнее вгляделась в ладонь Филиппа, а после перевела взгляд в его солнечное сплетение. Нет, она определённо увидела бы нити, ведущие к детям, если бы они только были, пусть даже сам принц мог, пожалуй, о их существовании и не подозревать. – Нет. Действительно, позже. Я так понимаю, что ваша первая супруга не успела порадовать вас рождением наследника, так? Но не думайте переживать, он у вас будет, и не один.
Если вы выживете, разумеется. Асдис редко встречала такой рисунок на линии жизни – были те, у кого она состояла из коротких черточек, были другие, слабые и болезненные, у которых эта линия и вовсе была почти не видна, но так, чтобы четкий рисунок резко исчезал, образуя совершенно гладкий участок – это довольно необычно и по-своему неожиданно. Возможно, неожиданно даже для самого владельца этой ладони.

– Так что будьте аккуратны и постарайтесь выдержать испытания судьбы, маршал. Оно того стоит, – принцесса улыбнулась и, чуть сжав руку Филиппа, освободила его ладонь, снова всматриваясь в ночное северное небо. До рассвета было еще несколько часов – тёмное время года вступило в свои права всего месяц назад и теперь световой день был так короток, что солнца, кажется, не хватало даже тем, кто привык довольствоваться тьмой. Зато сияющих звезд зима оставляла в избытке: если бы только эти горящие ледяным пламенем сапфиры можно было снять с неба, то казна Солина всегда была бы переполнена. Филиппа, тем временем, весьма позабавили особенности северного воспитания. В ответ на его ремарку Асдис пожала плечами.
– Пустые надежды и смирение – не самый вдохновляющий набор, но это, разумеется, только на мой взгляд. В годы войны даже женщин учат защищать свои интересы, Ваше Высочество, а я родилась в её разгаре. К тому же, юных леди учат еще и благоразумию, но ведь будь они абсолютно всегда так смиренны и благоразумны – рыцарям некого бы стало спасать, не так ли?
Асдис, в свою очередь, давала тем самым рыцарям немало шансов ее спасти. Правда со многими напастями она бы справилась сама, а другие на нее навлекали сами неожиданные спасители, но были и случаи, прочно врезавшиеся в память, как героические. Взять хотя бы давнее сражение с самой Дикой охотой, которое пережил бы не каждый воин. Впрочем, принцесса была уверена, что у Филиппа, с его талантами рассказчика, наверняка найдется несколько не менее интересных историй о том, как нехватка благоразумия у какой-нибудь юной леди стала причиной для его очередного подвига. Хотя сейчас он, кажется, сдавался. Асдис попыталась скрыть смешок, но, увы, неудачно.
– Ну разумеется, я не беру своих слов назад, и даже, так и быть, дам вам и обещание не обижать дракона сама. Да и как я могу, ведь мне жаль даже троллей.
Троллей, как и драконов, если бы они только существовали на самом деле, принцессе и впрямь было жаль даже больше, чем людей. Люди, особенно при королевском дворе, как не прискорбно, были сплошь и рядом фальшивыми, когда как духи и всевозможные существа, как правило, были честны и сами с собой и с людьми, совершенно искренне ненавидели или помогали, благодаря человека за какие-то деяния. Им чужды были подлость и ложь, пусть даже у них и оставались злость и агрессия, но и они были настоящими, а не надуманными.

Филипп, несмотря на всю свою кажущуюся собранность, похоже любил сказки. Или, быть может, не столько любил их, сколько не мог терпеть недосказанности.
– Да, получил, хоть ему довелось прожить с любимой супругой совсем недолго, и говорят, что он был по-настоящему счастлив. Однако ведь династические союзы не всегда так плохи, как вы говорите, и далеко не всегда так уж скучны. Не возьмусь приводить в пример своих родителей, но, допустим, брак Его Величества Дейрона и моей тётушки никак нельзя было назвать лишенным любви, несмотря на то, что оба они – отпрыски королевских родов, чья свадьба лишь обеспечивала крепость союза между государствами, и даже на то, что они принадлежали к разным религиям. Считайте меня излишне наивной, но искреннее чувство, что в легендах, что в жизни, не знает никаких помех.

На плечи ей, тем временем, лег заботливо предложенный Его Высочеством плащ. Сначала Асдис хотела отказаться, снова вспомнив о грядущем турнире и о том, что Филиппу противопоказано сейчас заболевать, но осознав, насколько на самом деле замерзла, быстро передумала, и даже отпила еще немного из предложенной герцогом ранее бутылки, пока он демонстрировал то, что, по его мнению, защищало его в жизни и в бою. Концентрируясь на браслете, принцесса ожидала увидеть хотя бы тоненький след магии, что-то, что могло бы сделать украшение в действительности стоящим, а не пустышкой, заполненной мощами мнимых святых, но не было ничего. Холодный стальной блеск серебра и ни капли того, что вправду могло оградить владельца ото всех перечисленных им бед.
– Можно мне взглянуть поближе? – неожиданно для самой себя вдруг произнесла Асдис, но принц, почему-то, снова не возражал. По всей видимости звездные ночи влияли каким-то особым образом не на нее одну. – Очень необычная вещица.
И совершенно бесполезная. Это было даже как-то обидно, потому как искренняя вера человека, пусть и в то, что сама она считала не более, чем перекраиванием реальных событий, всегда достойна того, чтобы быть вознагражденной.
– В нашем королевстве подобные благословляют иначе. Люди больше верят в старинные заговоры из легенд – каждая женщина, провожая своих воинов на очередную битву, читает один из таких: кто-то на современном солинском, другие, у кого в семьях еще живы воспоминания о многовековых традициях, на древнем руническом наречии.
Она задумчиво перебирала в пальцах звенья попавшего в ее руки украшения. На взгляд Асдис, излишняя сентиментальность никому не была к лицу, однако сегодня хотелось, вопреки обыкновению, сделать что-нибудь хорошее. Возможно, хотя бы в благодарность за то, что принц сейчас тратит время, отведенное для отдыха на то, чтобы отвлечь ее беседой. Или из-за засевшего где-то глубоко внутри беспокойства о том, что череда несчастливых случайностей, происходящих с ней и ее близкими – расплата за весь негатив, который она когда-то принесла другим. Обрядовая светлая магия давно была ей недоступна, однако куда более нейтральная защитная до сих пор давалась довольно легко, почему бы не проверить это еще раз?
– Оно очень красиво звучит. Вот, послушайте, – она зажала браслет в руках, глядя на его владельца. Магия уже подступала, скапливаясь из самого воздуха, чувствуя, что вот-вот настанет ее время. – Dhat kann eс it fimta,
Ef ec se at fari skotinn
Flein i folki vadha:
Flygr-a hann sva stinnt,
At ec stavdhvigac
At ec hann sionom of sec.
Благородный металл, сжатый в ладонях, ощутимо похолодел, но и это было всего лишь иллюзией её тонкого восприятия. Когда она протянула украшение обратно Филиппу, по контуру старых узоров еле заметно даже для нее самой сияли голубоватые контуры заговора. Сильный артефактор, наверное, мог бы даже в таких условиях создать что-то гораздо более мощное, но она сама пользовалась тем, что всегда давалось ей легче всего. Правду говорят, защита от темного колдовства лучше подвластна тем, кто это колдовство может вершить сам. Зато теперь хваленым амидским колдунам будет куда сложнее воззвать к страхам Филиппа и даже заставить его поверить в драконов-мороков.

– Это не проклятый лес, а зачарованный, это важно, – Асдис поджала губы. Сталкиваясь с непониманием некоторых основ, она не всегда была способна объяснить их так, как это сделали бы ее учителя из числа жрецов, но она готова была попытаться. – Понимаете, Филипп, то, что чудовища нападают – это лишь знак, что люди что-то делают не так. Знак, что они без должного уважения относятся к природе и ее законам. Если хотите, то это своеобразное послание от самих Богов, жестокое, может быть, но послание. Чем более неспокойным для леса оказывается год, тем хуже дела в стране. Зато, когда он перестанет требовать крови, это будет означать, что и в королевстве все, наконец, пошло на лад. И вы ошибаетесь еще в одном. В Солине поклоняются отнюдь не чудовищам, а Богам, в существование чудовищ, а оно неоспоримо, здесь лишь верят. А всё остальное...
Она замялась, силясь подобрать слова так, чтобы они оказались для Филиппа менее обидными, чем для нее обвинения в том, что в ее королевстве поклоняются тем, кто людей давно предал.
– «Если Бог этого не хотел, как же он все это допустил?». Единый ведь тоже позволяет случаться вещам, которые никак нельзя назвать благословением, правда? Смерти, внутренние войны у нас и нападения южных кочевников у вас, слабые монархи, отсутствие прямых наследников у трона – это все могло бы быть остановлено, если бы Высшие Силы, и здесь совершенно неважно, какие именно, этого хотели. Разве это, на ваш взгляд, меньшее предательство? А дело просто в том, что мыслят они совсем другими категориями, которые нам, обычным людям, часто непонятны.

Выражение лица у герцога было такое, будто она только что сказала, что на казнях предпочитает выступать не в роли зрителя, а в роли палача. Глядя на него, Асдис просто не смогла сдержать улыбку, до того растерянным он выглядел, не понимая, видимо, что она имела в виду, что на фоне его обычного выражения лица это смотрелось умилительно. Хотелось ответить, что она предпочитает казни ритуальные, но осознание того, что принц шутку вряд ли оценит, пришло раньше, чем слова сорвались с языка.
– Ваше Высочество, я говорила о том, что мне не нравится, когда из казни делают балаган. Простолюдины, да и не только они, кажется, в восторге от костров или повешений на центральных городских площадях, но мне это зрелище кажется неприятным. Разве это удивительно?
Впрочем, если бы ее слышал Видар, то он бы наверняка ответил бы, что да, это довольно удивительно для человека, который с недрогнувшим лицом наблюдал человеческие жертвоприношения, но показательные казни были чем-то совершенно другого уровня. Азарт толпы, предчувствующий запах крови, нет, не только крови даже, иначе бы она не любила и турниры, а самой смерти, ужасал своей тяжелой, гнетущей энергетикой. Даже если сравнивать с полем боя – там были другие эмоции, далеко не слепая жажда, а здесь... Да и есть ли, в самом деле, принцессы, которым действительно нравятся казни?

Палитра эмоций на лице Филиппа стремительно менялась, и теперь место растерянности заняло возмущение, и вот тут растерялась уже Асдис. Она? Несправедлива? Но ведь она не сказала совершенно ничего предосудительного. Да, принцы действительно поймали паренька в ловушку. А как иначе это можно было назвать?
– Боюсь, мальчик все же воспринял это как допрос, – принцесса пожала плечами, опуская глаза. – Но я нисколько не хотела вас обидеть, с Его Высочеством Хильмаром даже попытка светской беседой может показаться чем-то подобным.
Если светская беседа с Хильмаром вообще была возможна, потому что Асдис, честно говоря, в этом очень сомневалась – принц не производил впечатление человека болтливого, как и того, кто может сложно и витиевато, как принято при дворе, выражать свои мысли. Она, в общем-то, за три месяца ни разу и не слышала, чтобы он вёл с кем-то непринужденную беседу на темы, принятые в высшем свете. Только о войне, женщинах и алкоголе. Настоящий воин и нисколько не принц.
– Страшно? Нет, что вы, нисколько. У нас ведь считается, что магией людей одарили Боги, так что глупо было бы ее бояться. И в противовес черному волшебству, морокам и всему, о чем вы говорите, всегда есть другое колдовство, защитное. Оно позволяет чувствовать себя в безопасности.
По крайней мере тем, кто в тёмной магии разбирается чуть сильнее, чем никак. Если нет понимания того, что могут чернокнижники и как работает их магия, то наведенная хорошим жрецом защита создает иллюзию полной сохранности. Асдис знала, что это не так, да, но ведь и отвечая на вопрос не врала и даже почти не лукавила, ведь защитное колдовство было в ее собственных руках, а не в чьих-то чужих. К тому же, разве на чужой земле бояться магии следовало меньше? Едва ли. Ведь легче всего присягнуть тёмной стороне силы именно тем колдунам, что были рождены в Брейване. Там, где их даже не пытались учить, там, где их не оберегали в храмах и не объясняли, чем чреваты сделки с тьмой. За ними охотились, и им нечего, в сущности, было терять.
Хотя, вполне возможно, она ошибалась, и храмовники действительно быстро уничтожали всех тех, кого не могли сослать на Авалон, обеспечивая полную безопасность в Брейване. Возможно, но маловероятно.

Гадания, очевидно, принца ничуть не впечатлили, потому как ответил он коротко и даже отстраненно. Где-то в груди принцессы больно кольнула обида. Да, пусть ее умения не были столько впечатляющими, как у одаренных пророков, но она была уверена, что не ошиблась ни в одном сказанном слове. Нет, конечно, она не ожидала восхищений, но, пожалуй, хотя бы какого-то интереса. Наверное, не следовало все же забывать, с кем она разговаривает – с человеком, который предполагает, что в Солине действительно может быть страшно жить из-за колдовства, и не думает о том, что в его собственном королевстве жить страшно из-за того, что пленят и сжигают на кострах даже тех, чью причастность к злому не могут и не хотят доказывать.
Теперь она даже чувствовала себя как-то неуютно, и никак не могла избавиться от ощущения, что абсолютно все ее слова герцогу, на самом деле, могли показаться беспечной чушью, когда как сама она его слушала с интересом совершенно искренним, заранее не исключая ничего. Для того, чтобы убедить себя, что нет совершенно никакого смысла в том, чтобы делать какие-то выводы из одной брошенной вскользь фразы, понадобилось время. Благо, его было если не в избытке, то достаточно, пока Филипп размышлял над рассказанной ею историю о Сигурде и, пытаясь подобрать подходящий пример, не нашел ничего лучше, чем согласиться с ней. Несмотря на то, что, на самом деле, вряд ли мог в полной мере представлять, о чем она говорит, вспоминая Дейрона и Гудрун.
– Есть сентиментальная прелесть, но нет почти никакой пользы, – закончила за принца Асдис и коротко усмехнулась. – Хорошо, когда чувства зарождаются там, где трезвый расчёт оказывается на стороне влюбленных.
И такие примеры она тоже знала. Вот, например, брак ее старшего брата Эйнара нельзя было назвать лишённым расчёта.  Он брал в жёны не принцессу, но племянницу короля Дейрона, и это в любом случае сближало страны, но при этом не лишало его самого шанса на настоящие чувства. Пожалуй, это и было самым лучшим вариантом, пусть и слишком редким для того, чтобы считаться правилом.

Полностью погрузившись в чтение заговора, она и не заметила, что смотрит на Филиппа слишком пристально, настолько, что это могло показаться неприличным, поэтому, передав ему в руки браслет, она смущенно потупила взгляд и поглядывала на него теперь из-под полуопущенных ресниц.
– Люди слепы, Филипп, но разве это делает хуже знамения? Ни одному из королей не хочется, чтобы кто-то диктовал им свою волю – они хотят быть наместниками Богов на земле, но, обретая власть, часто забывают, что на самом деле остаются лишь их слугами. Возможно, именно это и мешает им трактовать знаки верно?
Опьяненные силой люди всегда норовили сравняться с Высшими силами, и это казалось и королей, и, например, сильных колдунов, и все они платили высокую цену за то, что отказывались слушать глас Богов. Все они получали свой урок, в назидание за излишнее высокомерие, и далеко не каждый мог его усвоить. Её отец вот в какой-то момент не смог, закрыв глаза на предзнаменования так, как это делают многие воины, даже тот же Филипп, спокойно выслушавший предупреждение об опасности, но, вероятно, даже не придавший ему значения – а зачем, если у него в руках всегда сталь, которая спасет от любой беды? Также вёл себя Эйнар, который шутил, стоило ей заговорить о колдовстве и не мог понять, что магия может оказаться силой ничуть не менее осязаемой, чем меч. Однако сделать с этим она ничего не могла, ведь не ей доставались от Богов эти уроки, а им. И значит только им надлежало с ними справляться.

Разрядил обстановку, как ни странно, полетевший маршалу прямо в лицо снег. Прикрыв рот ладонью, Асдис рассмеялась, выдохнув, наконец, свободно и неожиданно для себя поняла, что ко всему, сказанному сегодня, стоит относиться чуть проще, потому что, возможно, уже завтра эти слова забудутся, будучи заглушенными взволнованной толпой зрителей на турнире или отголосками начатого сегодня расследования. Все это имеет ценность только сейчас, и поэтому ни к чему излишне переживать из-за каких-то недопониманий.
– Разумеется, я знаю, что помогло Брейвайну. Офир, – она нарочито серьёзно взглянула на принца, но не выдержала и снова улыбнулась. – И вера, да. Но дело ведь совершенно не в том, в кого именно люди тогда верили, имеет значение лишь то, что именно эта вера смогла их объединить. Моя уже страна объединена твёрдой верой в Богов, а разрознена верой в разных людей, и в этом вся катастрофа. В совершенно земных притязаниях на трон.

Где-то у подножия замка послышались шумы – на улицу вывалилась весело переговаривающаяся на разные голоса толпа. Обрывки фраз на разных языках, смех и веселье. Определённо, именно так и должен был выглядеть пир и его последствия, и совершенно точно он не должен был включать разговоры о приближающихся катастрофах.
– Слышите? Похоже, слуги закончили разбирать последствия пира и теперь готовы отпраздновать и сами. Подойдем поближе?
Не дожидаясь ответа, она потянула Филиппа за собой в сторону каменных перил, перегнувшись через которые можно было разглядеть, как в круг собираются менестрели, по всей видимости, готовясь исполнить что-то менее удручающее, нежели одобренные королевской семьей легенды. Смеялись и хлопали женщины, в полумраке предрассветного часа выглядящие для Асдис теперь абсолютно одинаково, носились вокруг толпы дети, и, наконец, заиграла до боли знакомая принцессе мелодия.
– Bittida en morgon innan solen upprann
Innan foglarna började sjunga
Bergatrollet friade till fager ungersven
Hon hade en falskeliger tunga.
Это не было даже чистым солинским, но знали текст баллады, пожалуй, в королевстве практически все, или хотя бы пытались исполнить ее на свой лад. Странная смесь древнего наречия с говором, присущим самым холодным, островным землям, звучала удивительно напевно, и принцесса так и не смогла удержаться от того, чтобы начать петь.
– Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig
För det jag bjuder så gerna
I kunnen väl svara endast ja eller nej
Om i viljen eller ej.
Внизу менестрели стали петь чуть громче, и Асдис замолчала, снова смутившись своему неожиданному порыву, и неуверенно посмотрела на Филиппа, ожидая его реакции. Она любила петь, но в последний раз делала это так давно, что теперь уже и не помнила, когда именно. В последний год было не до песен, но душа все равно тянулась к музыке, особенно такой – чистой, лишенной упоминаний о политике и борьбе за трон, и можно было позволить ей это хотя бы этой и без того странной ночью.
– Простите, Ваше Высочество, эта одна из самых известных баллад о рыцарях в Солине. Ее слова почти каждый знает с детства и удержаться оказалось совершенно невозможно.

Достаточно ли, в действительности, щита, чтобы чувствовать себя в безопасности в бою, принцесса не знала, зато знала кое-что другое: если постоянно чего-то бояться, то можно накликать на себя беду едва ли большую, чем та, что составляла реальную опасность. Именно поэтому в ответ на замечание Филиппа она могла лишь пожать плечами и вернуться к мысли, которую уже озвучивала раньше.
– Как я и говорила, на любую силу найдется обратная ей, однако это не повод жить в страхе, Ваше Высочество. Ведь это уже нельзя будет назвать жизнью.
Жить в страхе, поддаваться отчаянию и упиваться своей ненавистью – то, чего Асдис старалась себе не позволять вот уже больше года, потому что это и было верной дорогой к безумию, которое рано или поздно грозилось забрать в свои чертоги каждого из её семьи. Пусть даже беседа сейчас и велась об ином, она очень хорошо понимала, о чем говорит, потому что видела своими глазами, во что превращается жизнь людей, ведомых одной единственной эмоцией, будь это страх или что-то другое. Бояться магии и жить там, где ею переполнен даже воздух? Вздор. С тем же успехом можно было всю свою жизнь до последнего дня бояться смерти и тем самым существовать одним ее ожиданием. Впрочем, Асдис почему-то была уверена, что герцогу недоступно отнюдь не понимание всего этого, а скорее только лишь само по себе колдовство. Но винить его в этом – все равно, что винить ребёнка, которому в голову вложили неверные истины и теперь он слепо им вторит. А пытаться переубедить... Для этого существовали жрецы, правители, кто угодно, но не она. Асдис, в данном случае, предпочитала говорить о чем-то другом. Пусть даже о старых сказках про вечную любовь и о том, чего эта любовь стоит сейчас.

Принцессе должно было бы радоваться, что беседа о природе и пользе чувств окончилась как-то сама собой, но внутри у нее засело чувство какой-то незавершенности, избавиться от которого не помогли не убеждения себя в том, что это все вовсе не ее дело, ни задумчивое созерцание звезд. Быть может, любопытство подогревал коньяк или то, что герцог охотно рассказывал о совершенно разных вещах, но вопрос, так или иначе, она сдержать при себе не смогла.
– Ваше Высочество, а вы любили, – Асдис прервалась, запоздало вспоминая о том, что может неловко надавить на больное, но отступать было уже некуда. – Любили свою первую супругу?
Или вернее было сказать погибшую супругу? Просто супругу? Принцесса понятия не имела, как ушла из жизни леди Женевьева, да и, прямо сказать, не была точно уверена, что жену Филиппа звали именно так, хотя память настойчиво подкидывала именно это имя, но почему-то в контексте предыдущего разговора очень хотелось узнать об опыте самого собеседника, рассуждающего о том, что счастливыми бывают и браки, заключенные на основе искренних чувств, и на основе трезвого расчета.

Разговор, тем временем, вернул Асдис на землю, к тяжелым мыслям о судьбе Солина в тех обстоятельствах, в которых он оказался сейчас. Знаки, знаки, знаки... Они ведь всегда вокруг, но мало кто мог похвастаться тем, что мог понять абсолютно каждый из них. Высшим Силам приходится раз за разом повторяться, делая намеки все очевиднее, чтобы люди в срединном мире поняли хоть что-то, пусть, возможно, и не всегда правильно. Даже эта их случайная встреча встреча в северной галерее – и она могла быть знаком. Каким только – вот этого принцесса понять пока не могла, да и, впрочем, толком даже не пыталась, хотя, возможно, и следовало бы.
– В таком случае, остается только надеяться, что когда-нибудь каждому королевству достанется правитель, который сумеет увидеть и понять то, что ему посылают его Боги, – она подняла глаза на Филиппа. – Или Бог.
Спорить и говорить о том, что не меньшим проклятьем становятся знаки упущенные и для самих королей Асдис не хотелось, как и спорить в целом – на редкость чистое звездное небо и сама ночь к этому никак не располагали, да и, если говорить честно аргументов у нее в запасе оставалось не так уж много. Очевидные факты очень трудно опровергать. Боги действительно не уберегли их от того, что последователи Старой Веры начали уничтожать друг друга в войне, давно ставшей близко к братоубийственной.
– Вы правы. Возможно, правы.
Возможно, Боги действительно умирают там, где выше веры ставят слепое и порою безрассудное желание добиться к своей цели и закрывают глаза на советы и предсказания. Но если умирают или уходят одни, на их месте должны появляться другие – и вера в Единого, которая, вполне вероятно, действительно объединила Брейвайн, Солину подойти не могла даже в том случае, если Шестеро и вправду перестанут бороться за то, чтобы на их земле был мир, потому что здесь, в северном королевстве, совершенно иначе устроены люди. Только проповедникам, вольным или невольным, это никогда не понять.

Когда герцог попросил продолжить, Асдис смущенно улыбнулась, но отпираться не стала, в тон голосам менестрелей выводя строки старой рыцарской баллады. История о воине-единобожнике, который оставался слеп к мольбам и страданиям девы-тролля только потому, что та не была крещена по его обычаям, удивительным образом накладывалась на недавний разговор о любви, вот только она была скорее примером того, как расчет побеждал возможные чувства. Хотя жестокий рыцарь, пожалуй, терял не меньше, чем троллиха, которая должна была обратиться в человека, если бы только он дал своё согласие на брак, и, пожалуй, именно за это точное указание на слепоту балладу и любили в народе. Почему-то теперь Асдис казалось, что эта легенда в большей степени, действительно, о знаках.
Музыка, тем временем, прервалась, и внизу продолжилось веселье. На какие-то секунды принцесса даже затосковала, о том, что веселиться так искренне в пределах королевских дворцов просто не умеют, потому как над всеми их обитателями тяжелым ярмом неизбежно висят традиции, негласные правила и долг. Долг, который был у каждого, кто оказался рождён наделённым какими-то правами и увеличивался соразмерно их объему. Филипп, однако, не собирался позволять ей погрузиться в свои мысли, и Асдис была ему за это совершенно искренне благодарна.
– Удивительно, да? Казалось бы, наши королевства находятся совсем рядом, а насколько разнится… – что? Традиции? Верования? Культура? Люди? – Всё. Разумеется, да, я знаю брейвайнские танцы. Знали бы вы, с каким задором их иногда танцуют на пирах суровые северные ярлы, вам бы точно понравилось это зрелище.
Принцесса кивнула и вложила свою ладонь в руку маршала. Предложение было неожиданным, но останавливаться и думать обо всех странностях этой ночи уже не хотелось. Разве она могла сейчас отказаться? Хотя, пожалуй, да, могла. Однако, очевидно, не хотела.
– Хотя на самом деле, вы ошибаетесь. Не все солинские танцы холодные. В Ронтгене, например, одном из южных герцогств, есть пришедший из народа, но очень полюбившийся местной знати аналог бергамаски. Там даже говорят, что это все соседи из Брейвайна нагло присвоили танец себе, выбрав ему название по одной из приграничных областей, – Асдис тихо рассмеялась, вспоминая, с каким жаром частенько спорили между собой лендерманы на приёмах, которые устраивались, когда принцесса пребывала в своё ярлство, доказывая друг другу и заодно наследнице Асбьорна, что все самое лучшее могло родиться только в Солине. После этого, обычно, вспоминали и саму малолетнюю герцогиню, начиная размышлять уже о женской красоте, которая была, в сущности, от культуры и танцев вовсе неотделима.
– К слову, Ронтген – ещё одно место, которое действительно стоит посетить, если только вам выдастся такой шанс. Там просто безумно красиво и, в отличие от соседнего Сильфюра, нет вереницы паломников к святым местам, из-за которой настоящей красотой наслаждаться порою просто невозможно. Озеро Блайварик никогда не замерзает, даже в самые холодные зимы, хотя они в той местности и бывают совсем нечасто, и почти каждый вечер можно увидеть, как в его кристальных водах тонет солнце. А ещё в нём есть небольшие острова, не тронутые человеком, ступая на которые легло почувствовать такое единение с природой, которое недоступно больше нигде. И горы, конечно. Вы говорили о волшебных звездопадах в южных горах, а горы Золотого хребта славятся тем, что со стороны Солина, как говорят, эти звезды, превратившиеся в драгоценные камни, можно найти буквально под ногами. Маленькой я часто уговаривала королевского наместника показать мне их, и вместе с ним мы даже находили сапфиры на небольшой высоте. Это, конечно, все большое преувеличение и было всего лишь сказкой для маленькой герцогини, но…
Принцесса неожиданно осознала, что все время, пока она предавалась воспоминаниям о Ронтгене, они так и стояли, взявшись за руки и, заметно смутившись и тихо надеясь на то, что щеки не начнут предательски краснеть, а если и начнут, то Филипп спишет это на колкий утренний мороз, поспешила закончить.
– В общем, постарайтесь вспомнить мои слова, когда у вас будет время на несколько небольших путешествий. А пока... Я могла бы попытаться спеть и что-то брейвайнское, но только если вы заранее простите мне моё произношение. Почему-то именно ваш язык давался мне с наибольшим трудом.
А возможно, какая-то еще музыка, кроме смеха людей внизу и стоящего в воздухе предрассветного звона была и не нужна. В любом случае, Асдис постаралась расслабиться и просто довериться маршалу, который наверняка лучшее нее понимал, что предлагает. В конце концов, она ведь действительно знала все эти танцы, так?

Корона над головой Волка – возможно, это действительно можно было счесть неплохим предзнаменованием. Столетиями корона Солина принадлежала волкам, пусть даже иногда право на нее и приходилось выгрызать силой, но теперь эра волков заканчивалась в угоду чему-то новому, пусть даже пока переменчивые звезды и вправду сияли не только в созвездии, но теперь ещё и в короне её старшей сестры. Только вот с её будущим все этим знаки на небесах связаны не были. Порой Асдис казалось, что будущего и вовсе больше не существует, потому что сейчас, в последний год, она, может быть впервые за всю свою жизнь, совершенно не представляла, чего ей ждать от следующего наступившего дня.
Впрочем, перехватив взгляд Филиппа, принцесса всё-таки выполнила его просьбу и улыбнулась.
– Не будем о будущем, Ваше Высочество, даже несмотря на старания пророков оно видится мне слишком туманным, – следом за принцем, она тоже вздохнула. – Давайте сговоримся на том, что я просто улыбнусь настоящему и вам, хорошо?

Историю о браке Филиппа Асдис слушала молча, позволяя ему не прерывать свою мысль. Она ожидала чего угодно – очередной красивой сказки, увиливания от ответа, но не... правды? Во всяком случае, звучало даже слишком искренне – с такой любовью принц говорил, нет, не о супруге, а о своём герцогстве, что это где-то даже завораживало. Пожалуй, и это тоже было не самым плохим вариантом – получить не любовь, не человека, а место, которое будет вдохновлять тебя так сильно, что даже рассказывать о нём без улыбки, нет-нет, да появляющейся на губах, будет совершенно невозможно.
– Вы так чудесно рассказываете, что трудно не позавидовать. Неужели, Коньян и вправду настолько волшебное место, Филипп?
Следующий вопрос, впрочем, поставил Асдис в тупик. Даже если бы она вправду могла объяснить, почему именно этот вопрос она не смогла сдержать при себе чем-то кроме того, что ей будто бы шептали его на ухо, будто в этом было нечто на самом деле важное, она не была уверена, что ответила бы. На несколько секунд задержав взгляд на лице принца, она покачала головой.
– Я так не думаю. Однако же, Ваше Высочество, я мало что смыслю в любви, поэтому вряд ли могу рассуждать о том, кто в действительности готов открыть свое сердце настоящим чувствам, а кто нет. Вам, пожалуй, лучше знать, на что вы в самом деле способны.
Если вдуматься, то даже то, что она мало что смыслит в романтических чувствах – уже было преувеличением. За семнадцать лет своей жизни принцесса, в самом деле, не позволяла себе даже задумываться о любви – брак ее был делом короля, и отцу она доверяла в этом смысле безоговорочно, не слишком переживая о том, что он не торопится искать подходящую партию ни ей, ни ее старшей сестре, а любые чувства вне брака, и это в ее голову вкладывали няньки-надзирательницы с особым трепетом, находятся под запретом. После смерти отца же мысли о чем-то подобном и вовсе были непозволительной роскошью и пустой тратой времени – трудно мечтать о любви, когда твой разум занимают проблемы куда более приземленные.
Может быть, еще и от этого эта ночь и разговоры в ней казались такими странными, но отчего-то необходимыми именно сегодня, сейчас. Понять, что именно не так, когда не так, в сущности, было всё – Асдис не могла, как бы ни старалась, и в какой-то момент поняла, что пора прекратить даже попытки. Как говорила Реджина, на всё воля Богов. Вот только каких?

– В самом деле всё? О, тогда я просто обязана совершить нечто, за что мне пришлось бы попросить прощения, чтобы такой широкий жест не пропал зря. Вот только я не знаю, что это могло бы быть, помимо терзания ваших ушей моим не столь очаровательным акцентом, – Асдис рассмеялась в ответ, чуть вздрагивая, когда герцог сжал ее руку.
Вольту на солинских приёмах танцевали редко: было в этом танце что-то уж слишком южное, заставляющее раз от раза вспоминать о соседях, которых, как и везде, не любили, независимо от того, были на то действительные причины или нет. В первые мгновения слегка растерявшись, Асдис снова смутилась, однако довольно быстро, на ее взгляд, взяла себя в руки и начала напевать самую простую из знакомых ей брейвайнских мелодий – негромко, почти мурлыкая ее себе под нос и только удивляясь, как ладно ложатся шаги и прыжки танца на совершенно, казалось бы, неподходящую песню. Холода почему-то уже совершенно не чувствовалось, и тяжелый плащ Филиппа на плечах только мешал, поэтому его пришлось всё-таки сбросить с плеч и повесить на каменные перила.

Первая одинокая снежинка, спустившись с холодного северного неба в причудливом танце, приземлилась на кончик носа маршала и почти мгновенно растаяла. Асдис даже не пыталась сдержать улыбки. Зима в Солине вступала в свои права всегда уверенно и строго, заставляя забыть о том, что еще совсем недавно земля не была укрыта плотным снежным покрывалом, которое мгновенно начинало казаться постоянным атрибутом Эгдораса, без которого представить столицу было почти невозможно.  У них впереди оставалось еще несколько дней – не больше недели – до того момента, как осень перестанет всеми силами цепляться на жизнь, подменяя влажными туманами крепкие зимние холода. Доведётся ли гостям увидеть припорошенную блестящим снегом вечернюю столицу? Если нет, то они, определённо, упустят нечто совершенно бесценное и волшебное, потому что именно зимой, и принцесса была в этом убеждена, в воздухе Солина снежинками начинает искриться самое настоящее волшебство, доступное, впрочем, не только взгляду колдунов, но и каждому, кто находит в себе смелость открыться и увидеть то, что представляет собой север на самом деле.
Уже спустя несколько секунд небо разродилось настоящим снегопадом, но не тем, от которого спешат скрыться под тёплыми крышами домов, а другим – ласковым и осторожным. Поразительно белые хлопья снега опускались на ресницы и щеки, заставляя Асдис забавно фыркать, пытаясь их осторожно сбросить, падали на тёплую кожу, тут же превращаясь в капли – отдавая миру всю свою красоту и тут же погибая.
– Вы прекрасно танцуете, маршал, это довольно необычно для тех, кто больше увлечен искусствами военными, нежели светскими. Или в Брейвайне считается, что первое не должно мешать второму? – Принцесса с улыбкой рассматривала то, как снежинки рассыпаются по волосам и плечам Филиппа, даже так не справляясь с тем, чтобы сделать его похожим на мужчин, рожденных в холодном Солине. Слишком уж заметно он от них отличался даже сейчас, безуспешно борясь с попадающим в лицо и глаза снегом, и это, на удивление, не раздражало, а скорее даже наоборот – заставляло всматриваться чуть внимательнее, может быть, чем это позволяли приличия.

– Едва ли, – эхом повторила принцесса, слабо улыбаясь. Едва ли словесные описания и в самом деле могут сравниться с настоящей красотой. И едва ли герцог сможет красоту эту ей показать. Асдис слишком хорошо понимала, что в ближайшие годы, если не десятилетия, она не будет в праве распоряжаться своей судьбой в той мере, что оказалась бы достаточной, чтобы путешествовать куда-то, а уж тем более в не слишком приветливый к солинцам Брейвайн по своему усмотрению. Оставалось верить герцогу на слово, и давалось это принцессе без особого труда. Коньян – герцогство у моря, соседствующее с Солином по реке, вполне могло и вправду оказаться местом ничуть не менее, а может и более волшебным, чем Филипп рассказывал. Во всяком случае, эти вдохновенные описания были неплохой сказкой, а слушать сказки Асдис любила всегда.

Филипп, тем временем, перешёл к другим размышлениям, ничуть не меньше смахивающим для принцессы на старые легенды. Похоже, его действительно чем-то задели её слова о любви, причем так сильно, что, полностью погрузившись в объяснения, он и вовсе, кажется, перестал ее замечать. Возможно, было и вправду что-то справедливое в том, что уроженцев южных королевств считали способными тоньше чувствовать и замечать какие-то полутона, недоступные взгляду холодных северян. Или, возможно, самой Асдис чего-то в действительности ощутимо недоставало. Она умела всё то, о чем говорил принц, всё, что вкладывали в ее голову менторы год за годом – оставалась прилежной ученицей, даже несмотря на постоянные побеги из тесных замковых стен. Но любовь? Принцесса, как ребёнок, верила в искренние чувства, побеждающие любые преграды, но в себе, во всяком случае, как ей казалось, способности к таким не чувствовала, оставляя это героям, чьи имена окажутся запечатленными в новых легендах, которые спустя столетия будут слушать дети, собираясь вечерами у пылающих каминов.
Впрочем, то, о чем принц заговорил дальше, заставило Асдис взглянуть на него с беспокойством. Дочь? Она, было, собралась прервать его монолог, но так и не смогла произнести ни слова до тех пор, пока Филипп не замолчал. Слова его, несмотря на их кажущуюся ценность, оставляли какое-то неприятное послевкусие. Они ведь говорили о детях не далее, чем полчаса назад, не так ли? И она была абсолютно уверена, что свою дочь герцог брать на руки не мог хотя бы из-за того, что никакой дочери у него совершенно точно не было. С другой стороны, мало ли обманутых мужчин было в каждом из королевств Союза? Оставалось только понять, почему именно этот обман заставляет так теряться ее. Асдис легонько сжала ладонь герцога, возвращая его разум в северную галерею, и постаралась хотя бы сделать вид, что последнего пассажа она и вовсе не заметила.
– Быть может так сложилось, что именно этого дара мне от Богов досталось недостаточно, Ваше Высочество, или я просто еще не сумела им распорядиться.

Филиппу, однако, не понадобилось слишком много времени, чтобы вернуться в прежнее свое настроение, в отличие от нее самой. Чувство того, что она узнала что-то лишнее, тянущим беспокойством оставалось внутри даже в тот момент, когда герцог уже повёл ее в танце, от которого так скоро начало кружить голову. Мир вокруг переставал существовать, смешиваясь, сливаясь с ее собственным тихим пением и, наконец, пропадая вовсе, но только лишь на несколько секунд. А потом Филипп и вовсе легко поднял её над землей и закружил так, что коснувшись каменного пола галереи, она едва не потеряла равновесие, и ей пришлось, заливаясь смехом, крепко вцепиться в герцога, чтобы удержаться на ногах.
– Подальше от правил или от войн и танцев? – переведя дыхание, Асдис, наконец, смогла сфокусировать взгляд на принце. – И разве у настоящих войн они, в самом деле, есть?
Она видела настоящую войну. Даже нет, скорее она жила ею и в ней, и эта война не закончилась даже спустя год после битвы, которую уже принято называть финальной. И главное, что принцесса сумела уяснить за свои недолгие семнадцать лет – то, что ни правил, ни законов, на настоящей войне нет.
– Война ведь не предполагает правил, Ваше Высочество, во всяком случае до тех пор, пока это война, а не турнир или показательный выезд войск. На войне бьют в спину и убивают упавшего, грабят, жгут города... У войны даже возраста и пола, зачастую, и тех нет. Неужели это от того, что все слишком хорошо выучили те самые правила, чтобы теперь их избегать?
Принцесса грустно усмехнулась, опуская глаза в пол. Места рыцарству на войне не было – этот урок она усвоила удивительно хорошо. Не было ни с одной из сторон: когда-то ее ужасали истории о том, какую разруху в некоторых областях оставляли не только армии Ловдунгов, но и войска ее собственного отца, которого хотелось считать героем, а не убийцей. Вера в то, что неписанный свод законов, обеспечивающих мнимую справедливость войн, и вправду существует, исчезла давно: когда противники Вёльсунгов грозили добраться до них, дочерей короля, и терзать прямо у него на глазах, когда там, где прошла война, погибали женщины и дети, когда против друг друга по разные стороны начинали воевать братья. Война всегда уничтожала, даже оканчиваясь для кого-то победой, она продолжала разрастаться гнилью, отказываясь покидать охваченные огнем и тревогой места. Вот и Солин она не покинула до сих пор.
К горлу подкатил ком, и Асдис постаралась как можно глубже вздохнуть, пытаясь прогнать гнетущие мысли. Опустив, наконец, руки, она отступила от принца на полшага и смогла вернуть на губы улыбку, пусть и немного кривоватую.
– Я... Я не думаю, что это подходящая тема для разговора, Филипп, правда.

Тяжелый плащ маршала, снова оказавшись на ее плечах, неожиданно послужил якорем, не давшим Асдис с головой погрузиться в переживание собственных воспоминаний. Она ведь давно научилась держать себя в руках и сдержанно улыбаться тогда, когда кто-то вспоминает о войне – прошедшей ли, возможной ли новой, но почему-то именно сейчас так нелепо не смогла справиться с собственными эмоциями. Может быть потому, что в словах рассуждающего о правилах ведения битв маршала звучало то, что пугало ее больше всего и в отце, и в братьях – отсутствие страха. Желание стать частью огромного, страшного уничтожительного механизма, уносящего за собою жизни. До того искреннее, что это вызывало только ужас. Впрочем, может быть ей всего лишь почудилось, и виной неожиданным выводам был алкоголь из той самой бутылки, что теперь вернулась к ней в руки.

– Нет, вам не за что извиняться, Филипп. Это я.… непозволительно остро реагирую, – принцесса потерла свободной рукой висок и подняла взгляд на своего собеседника. – Говорите все, что вам хотелось бы сказать, пожалуйста. В этом замке и так слишком многие гонятся за пустой ложью, которую стремятся назвать дипломатичностью – сделайте мне одолжение, не присоединяйтесь к ним. Хотя бы сегодня.
Асдис на секунду замерла, сомневаясь в собственных словах, но не увидев в глазах маршала никакого отрицания, чуть заметно выдохнула и смогла уже искренне улыбнуться. Похоже, она заставила его почувствовать себя виноватым даже при том, что вовсе никакой вины за ним не было, и он должен был это хорошо понимать. Порой, принцесса не понимала мужчин. Почти никогда не понимала. Многих из них совершенно не пугали остро заточенные клинки и битвы, им не грызли нутро муки совести за убитых во время войн, но их так легко пугали и трогали женские обиды и слезы. Было ли это действительно их слабостью или игрой, призванной уверить дам в том, что они в действительности могут чем-то управлять, она не знала. Знала только, что любая из придворных кокеток поспешила бы воспользоваться моментом для того, чтобы постараться изобразить оскорбленную ранее прозвучавшими словами невинность, но она ведь не была из их числа. Поэтому Асдис только задумчиво повела плечом, дослушивая рассуждения маршала до конца и рассеянно кивая.

– А те, кто играет слишком долго, они разве не сходят с ума? – начала она, но быстро прикусила язык, передумав продолжать говорить о сумасшествии, потому как в такие моменты ей казалось, что оно подбирается к ней уж слишком близко, стоит ей только упомянуть о нем вслух. – Так, наверное, проще, идти к высшей цели, видя в ее достижении череду удачных шахматных ходов, не думая о том, чего стоит ее достижение, а просто принимая для себя тот факт, что цель, действительно важная цель, всегда оправдывает средства. Отец, кажется, поступал как-то так. Я много раз видела, как работая над стратегией, он часами ходит вокруг разложенных на огромных столах карт или хотя бы у шахматной доски, передвигая расставленные на них фигуры. Знаете, он даже вопросы с браками братьев решал именно так – как вы верно сказали, производя размен фигур на доске. Иногда он отрывался от своего занятия и, обнаруживая меня, маленькую, рядом, спрашивал, как сейчас должна ходить та или иная фигура, переставлял ее и снова погружался в размышления. Я любила такие дни – пока отец обдумывал новые стратегии и проводил переговоры, которые я бесстыдно подслушивала, прячась за портретом прадеда в его кабинете, он был дома, и я готова была часами слушать о войне то, что не предназначалось для моих ушей, лишь бы он оставался здесь подольше. И слушала, пропуская другие занятия и вызывая гнев учителей, которые твердили, что мне только повредит отцовская правда, но так не думал, а спорить с ним в этом замке не решался никто.
Принцесса задумчиво покрутила в руках бутылку, разглядывая еле-еле искрящуюся в полутьме янтарную жидкость и пытаясь отогнать от себя воспоминания.
– Наверное, именно поэтому я знаю о войне слишком многое из того, что позволяет мне считать, что играть в такие игры по таким правилам можно только тогда, когда конечная цель действительно того стоит.

Рассуждения о прошлом, в свою очередь, нисколько не помогали, а скорее лишь усугубляли ситуацию, и выбраться из которой самостоятельно Асдис уже просто не могла, поэтому терялась все больше, глядя на Филиппа уже далеко не так уверенно, как раньше.
– Потому что это будет предательством. Нельзя предавать собственную память, какой бы она ни была, – неужели он и вправду не понимает? – У человека, предавшего собственную память и попытавшегося от нее отказаться и забыть, а не принять, нет никакого будущего. Даже самого туманного. Вы ведь и сами не смогли бы, правда? Позволить себе забыть о чем-то действительно важном просто в угоду спокойствию.
Принцесса вытянула вперед руку и поймала на нее несколько снежинок. Они тут же растаяли, задержавшись в мире живых лишь на одно коротко мгновение, и именно таким ничего не значащим мгновением была в ее понимании жизнь человека, старающегося забыть собственное прошлое, пусть страшное, пусть неприятное или болезненное, но так или иначе сделавшее из него того человека, которым он и является.
– Ведь именно прошлое делает из нас людей. Любая, даже самая, казалось бы, незначительная деталь и самый короткий разговор. Я знаю, что из моего прошлого повлияло на меня сильнее всего. А на вас? Есть у вас что-то, чего никак нельзя забывать?

Участники квеста:

Первый круг: 7 дней у каждого на вступительный пост. Подробности в первом посте гейм-мастера.

Гнедой никогда не любил суматохи, и сейчас недовольно фыркал, косясь взглядом на снующих туда-сюда людей. А потому Гаррет мягко похлопал его по шее, успокаивая, хотя и у него самого привычно предшествующая турниру суета тоже почему-то вызывала непривычное беспокойство.
Почему именно, он и сам не мог понять. Или мог, но не хотел себе признаваться в том, что в памяти, нет-нет, да всплывало мрачное пророчество гадалки, встреченной вчера днем на базарной площади. Вот и сейчас, стоило только подумать о ней, как вновь на ум пришлись слова о «смерти, сидящей на острие северного копья».
Гвардеец мотнул головой и фыркнул под стать своему коню, гоня прочь нехорошие мысли. Какую бы цель не преследовала старуха своими пророчествами, глупо было прислушиваться к ней и впадать в уныние раньше времени. Он ведь уже выигрывал турниры прежде, так почему этот должен был стать исключением в угоду какой-то полоумной?! Верный конь, твердая рука и, самое главное, прочные доспехи – вот все, что нужно для победы. И все это у него имелось в достатке.
Гвардейские доспехи за несколько лет службы успели стать для него второй кожей, а потому сейчас сидели как влитые, не сковывая движения. Левую сторону груди и плечо защищали широкий наплечник и щит с фамильным гербом. Вот только привычный открытый шлем на время конной сшибки пришлось заменить более на глухой, с забралом, из-за чего, казалось, что временами не хватает воздуха. А потому до начала поединка Гаррет предпочитал держать последнее открытым.
Налетевший порыв ветра всколыхнул концы турнирной ленты, повязанной на руку – синей, с вышитыми на ней волками. И по губам гвардейца невольно скользнула усмешка, заставившая мрачные мысли поспешно отступить - забавно было выступать за Офир с солинским гербом на руке. Тем более забавно, что ни на какую ленту еще сегодня утром Осборн не рассчитывал, не имея привычки принимать их от прекрасных зрительниц, чтобы не обнадеживать ничье сердце.
Но не принять эту ленту возможным не представлялось. И не только потому, что королевам не отказывают в их просьбах. Но и потому, что далеко не каждый из участников турнира согласился бы защищать вышитый на ней герб – герб павшей династии.  Одни отказались бы, потому что видели бы в нем герб бывших врагов. Другие – потому что не хотели бы разозлить своих соперников.
К врагам дома Вёльсунгов Гаррет не принадлежал. И гнева их не боялся, пусть даже слова гадалки и вспомнились ему в тот самый момент, едва лента обвилась вокруг его запястья, принеся с собой то самое непривычное беспокойство. Но даже его было недостаточно, чтобы заглушить тревожно-дразнящее чувство азарта, возникшее в душе от возможности лишний раз бросить вызов своим противникам. Ведь победа, одержанная в схватке с тем, кто хочет одолеть тебя не в дань игре, а по зову сердца, куда ценнее обычной. А о проигрыше перед схваткой лучше и не думать.
И потому королевский подарок Гаррет принял с подобающей благодарностью, считая его ценнее любой другой подобной ленты, когда-либо украшавшей его руку.
Гнедой снова фыркнул, отвлекая гвардейца от его мыслей, и недовольно заржал вслед проскочившим мимо мальчишкам, по возрасту подходившим и для чьих-то пажей, и для оруженосцев. В очередной раз успокаивающе потрепав его по шее, Гаррет пробормотал:
- Ну, давай, не опозорь меня, приятель. И не дай мне подвести королеву.
И с этими словами, слышными лишь коню, выехал на ристалище, под любопытные взгляды толпы, жаждущей зрелищ.

4/12/1212 утро
   Впору было думать, что Шестеро чем-то недовольны, ибо Хильмара преследовали неудачи. И будь он чуть более мнителен, давно бы уже впал в уныние. Еще не успела полностью зажить рана на ноге, как он умудрился поймать стрелу в плечо. Но Хильмар рассуждал иначе, считая, что боги на его стороне. Во-первых, теперь ярл как никогда был уверен в том, что этой женщиной была опальная королева, а во-вторых, стрела неизвестного ночного лучника, так подло помешавшего преследованию подозрительной особы, могла бы войти несколько ниже левого плеча. Тогда, вполне возможно, младшего брата короля сейчас и вовсе не было бы на этом ристалище. А пропустить этот турнир Ловдунг не мог, даже если бы он сейчас сидел за одним столом с самим Херьяном. Поэтому попытка Эйнара отговорить и даже запретить Хильмару участвовать с самого начала была обречена на провал. Пусть турнир был всего лишь забавой, но среди участников заявились весьма достойные рыцари, померяться силами с которыми Хильмар считал своим долгом.
   После ожесточенного спора с братом, который настаивал, чтобы Хильмар отказался представлять корону на турнире, ярл, наконец, сдался и согласился. Но только на словах, чтобы Эйнар отстал. Иначе это могло перерасти в официальный запрет короля и тогда все было бы гораздо сложнее. А пока коронованный брат не уделял турниру должного внимания из-за множества других проблем, Хильмар для себя решил, что сделает по-своему. Не хочет, чтобы Хильмар защищал корону? Пусть будет так. Он будет выступать под цветами герцогства Блодуг. Ведь этого король ему не запретил, а значит оспорить его право на участие будет сложно. Тем более, он уже принял ленту от офирской принцессы и рана не оправдание для такого случая. Можно было бы облачиться в цвета Офира, но это было бы слишком, да и времени на смену цветов уже не было. До утра оставалось совсем немного, а нужно было еще подлатать рану, чтобы она доставляла минимум неудобств во время поединков.
   Собственно по всем вышеперечисленным причинам, разбитый на окраине палаточного города шатер со знаменами красно-черных цветов ярла Блодуга терялся по своей скромности на фоне остальных пышных сооружений.

30/11/1212 вечер
   Вечер накануне ритуала коронации в Асгарде показался для Хильмара неожиданно тихим и спокойным, в контрасте с суетой царившей во дворце уже несколько недель. Прогуляться в замковом парке было идеей спонтанной и совершенно не характерной для Ловдунга. Но тем не менее, он оказался там в предзакатный час, терзаемый странными чувствами, которые предпочел бы не демонстрировать никому.
   Тягостные мысли о смерти отца и о причинах, которыми она могла быть вызвана, не оставляли Хильмара даже спустя месяц. Впрочем, месяц – это совсем и не срок, чтобы перестать скорбеть об утрате или не думать об отмщении тем, кто покусился на жизнь короля. И все же дни перед коронацией были столь насыщенными, что ярл Блодуга только сейчас ощутил, как ему не хватает отца.
   Он присел на каменную скамью под могучим деревом, на котором сейчас не осталось почти ни одного листочка, а потому оно казалось ожившим чудовищем, танцующим жутковатый танец под розоватыми небесами.
   Размышляя о том, имел ли он право обвинять отца в излишней мягкости к врагам, Хильмар невольно задумался о том, не утратил ли он в своей жизни важной цели, коей раньше была борьба за корону. А что осталось им теперь? Что будет потом, когда, наконец, все остатки мятежей будут окончательно задавлены и никто больше не посмеет оспаривать законность Ловдунгов на троне? Он не знал и это незнание пугало его.
   Решив не рассиживаться слишком долго, ибо такие размышления не приводили ни к чему хорошему, кроме как к сожалению над былыми днями, Хильмар поднялся со скамьи и быстрыми шагами направился из парка, но не успел сделать и десятка шагов, как на повороте чуть не сбил с ног какую-то особу. Каково же было его удивление, когда он понял, что этой особой оказалась не кто иная, как принцесса Леонетта.
- Да чтоб…! - Ловднуг успел осечься прежде чем завершил проклятье, - Ваше Высочество? Что вы тут… Я не напугал вас? – он заметил во взгляде принцессы некоторую растерянность и списал это на неожиданную встречу.

4/12/1212 день
   Настало время облачиться в доспехи. Сквайеры проворно помогли Ловдунгу в этом. Ведь будучи даже в полном здравии эти куски металла без посторонней помощи одеть было сложно. ХИльмар не любил эту часть турнира, так как считал ее бессмысленной демонстрацией одеяний. Конечно, некоторая сноровка и опыт в таком деле никому не помешает, но особого мастерства в этом Ловдунг не видел. Твердость руки, прицельность удара, прочность доспеха, ну и доля удачи. Но это часть ритуала и главное, чтобы щит выдержал удар и распределил его правильно.
Хильмар скривился и слегка дернулся, когда молодой сквайер причинил боль ране, закрепляя наплечник. Здоровой рукой ярл отогнал юношу и сам затянул ремни.
   Доспех Ловдунга отличался предельной простотой и удобством, без излишеств, характерных для такого рода мероприятий.  Цвет брони был черный с отливом глубокой синевы, характерной для знаменитой блодугской стали. На вогнутом щите красовался черный вепрь, стоящий на дыбах, словно желая пронзить своими клыками синее декабрьское небо, так же как копье выкрашенное в гербовые цвета ярла, желало преломиться о щит соперника. Красная попона смотрелась весьма эффектно на вороном жеребце, а сам Хильмар в черном доспехе казался воплощением тотемного зверя с герба. Последним штрихом была закрепленная на правом плече лента с изображением офирского дракона на изумрудном полотне.

   Вот только сам всадник не придавал особого значения своему внешнему виду. Он был сосредоточен на предстоящем турнире. Пусть целители, присланные дядей Ингваром потрудились на славу, расслабляться не стоило. Турнир сам по себе не раз становился причиной глупой смерти участника, а относиться легкомысленно даже к такому развлечению Хильмар не был приучен.
   Время уже близилось к обеду, когда завершились поединки недавно посвященных в рыцари оруженосцев. Публика уже достаточно разогрелась, чтобы воодушевленно взирать на столкновения более опытных вояк. Стараясь не попадаться на прямое обозрение трибун, где сидели высокородные зрители, до начала поединков, Хильмар ждал своей очереди, гадая, кто будет его первым соперником.

Шум на ристалище и вокруг него заставлял белоснежного жеребца прясть ушами и нетерпеливо переступать с ноги на ногу. Видар потрепал коня по морде, задержав на секунду взгляд на середине лба животного, где ему почудилось темное пятнышко. Которого, конечно же, не могло быть на белорожденном скакуне. Показалось. Еще одно назойливое, как муха видение. Он тряхнул головой и огляделся.
Рябь знамен вокруг ристалища, гул толпы и колышущееся изменчивое море лиц на зрительских трибунах. Видар не вглядывался в них, никого не искал в толпе, от чего его взгляд казался слегка рассеянным. Да и сам он производил впечатление донельзя расслабленное, несмотря на сияющий на солнце идеально подогнанный доспех с вороном на нагруднике. Улыбка на его губах предназначалась всем и никому одновременно. Стоило уделить чуть больше внимания этой улыбке, но он, откровенно говоря, был сегодня не в лучшей форме и оттого его любимые маски казались не столь плотно прижатыми к лицу, нежели обычно.
Ночь перед турниром Видар, в отличие от большинства воинов, убежденных в целесообразности траты последних часов перед турниром на отдых или подготовку, провел в борделе. Это была скорее привычка, чем необходимость. Достаточное спокойное место, где было все, что ему необходимо, и не было того – и тех – кого он сейчас не хотел видеть. Кто бы что ни говорил, в обители порока ему преотлично спалось.
Смотреть на жаждущую зрелища толпу, было занятием скучным и совершенно бестолковым. В изменчивом буйстве красок ему было не разглядеть лиц, которые жадно взирали на тех, кому вскоре придется пустить друг другу кровь и, в лучшем случае, сломать пару костей. То, что турнир был мирным ничуть не меняло прогнозов Видара. Это был не первый турнир на его памяти, но даже в прежнем Солине, окрашенном для большинства сторонников Вельсунгов в ностальгически золотые цвета, ни один турнир не проходил без тяжелых травм. А тут такой повод – иностранные гости, отношения с которыми, мягко говоря, неоднозначны. Видар задумчиво потер натертый до блеска наплечник. Будет обидно изгваздаться в чьей-то крови. Разве что, можно утешаться тем, что серебряный блеск доспеха будет гармонировать с алой кровью врагов, как и его родовые цвета. Одарив напоследок трибуны сияющей улыбкой, мужчина скрылся в шатре.
Трое оруженосцев, услышав посторонние звуки, спешно прыснули в стороны гремя и бряцая оружием. Не своим, Видара оружием, разумеется, Чистку которого они как раз пытались изобразить.
- В кости играете? - вкрадчиво поинтересовался он.
Младший из оруженосцев, совсем еще зеленый мальчишка, побледнел на столько, что в пору было усомниться, а есть ли мальчик.
- Что, корсаж туго затянут? - хмыкнул ярл, берясь за серебряный кувшин. - Брысь отсюда! Займитесь конем, - велел он. - Ему необходима компания ослов. - негромко добавил он, когда полог шатра опустился за сквайером.
В кувшине вода. Ледяная. Видар пил ее неспешно, как пьют хорошее не разбавленное вино. То ли правда наслаждаясь, то ли не замечая разницы.
На ристалище Видар вышел вновь лишь когда герольды начали объявлять имена участников. Прежде этого он еще раз проверил доспехи, баланс полуторного меча, удостоверился, что тот охотно покидает ножны. Хотя затупленное оружие сложно было назвать «клинком», убивать можно и лепестками роз. Было бы желание.
Конь был стреножен все на том же месте. Животное успело привыкнуть к не смолкающему гулу, постоянному мельтешению и было на удивление спокойным. Даже на кобыл, любопытным взглядом не косил. Хотя за это благодарить следовало скорее шоры. Белоснежный красавец в красно-белой попоне, цветов дома Эдлинг привлекал не меньше внимания, чем его всадник. Видар плавно взлетел в седло и поднял руку, приветствуя публику, когда герольд прокричал его имя. Скавайер поспешил подать ему шлем, Но Видар не надел его, взяв под руку. Небрежно удерживая узду свободной рукой, он подъехал к одной из трибун, поймав взгляд дроттар Мьёлль, чья черная с серебром лента охватывала его предплечье. Поклон адресованный ей был изящен ровно на столько, на сколько это позволял доспех. Улыбка, которую не сложно было принять за самодовольную, так и не изволила покинуть его лицо.